Разумеется, я бы утвердился в этой безумной идее, если бы не увидел его снова появившимся через час после ухода. Случай мог ведь сделать так, что Эгард нашел бы некую девицу, которая позвала бы его с собой покинуть Ренелаг-Хаус. Я вернулся бы в Лондон в одиночестве, но уверенный, что Эгард меня не покинул. Не разуверился ли бы я в этом, когда встретил бы его несколько дней спустя? Я этого не знаю. Человек легко становится подвержен глупости. У меня всегда была в душе склонность к суеверию, которой я, разумеется, не хвалюсь.
Эгард, наконец, вернулся, очень веселый, но обеспокоенный моим здоровьем. Он был удивлен, видя меня сияющим, и поражен, слыша мои забавные рассуждения о сценах, поразивших меня в прекрасном цирке.
– Друг мой, – говорит он, – ты смеешься, ты более не грустен.
– Нет. Я голоден, и вынужден просить тебя о большом удовольствии, если у тебя нет на завтра какого-либо дела, которое может тебе помешать.
– Я свободен до послезавтра и весь к твоим услугам.
– Вот о чем речь. Я тебе обязан жизнью; жизнью, слышишь ли ты меня? Но, хотя твой дар мной уже получен, мне надо, чтобы ты провел всю эту ночь и завтрашний день со мной.
– Я твой.
Иди же, прогуляйся, и приходи за мной, когда захочешь.
– Уйдем сразу, если хочешь.
– Пойдем.
Дорогой я ничего ему не рассказываю. Зайдя к себе, я нахожу единственную новость – записку от Гудара, которую кладу в карман. Был час пополуночи. Нам подают ужинать, и Эгард поражен, видя, как я ем с волчьим аппетитом. Он смеется и поздравляет меня. Хорошо поужинав, он идет ложиться, и я делаю то же. Я сплю очень глубоко до полудня, я иду завтракать в его комнату и затем рассказываю ему во всех подробностях всю ужасную историю, которая привела бы меня к смерти, если бы я не встретил его посреди Вестминстерского моста, и он бы не угадал мое ужасное намерение по моему растерянному лицу. В конце истории я беру его за руку, открываю ему мой секретер, даю ему прочесть мое завещание и, достав свой кошелек, отсчитываю ему пять или шесть гиней, что я ему должен. После этого я распечатываю записку Гудара, в которой сказано:
«Я уверен, что девица, о которой идет речь, далека от того, чтобы быть умирающей, и направилась в Ренала вместе с милордом Гросвенор».
Эгард, молодой, но очень сообразительный, – вне себя. Поняв, что он спас мне жизнь, он поздравляет себя, и мы обнимаемся. Характер юной Шарпийон и вероломство ее матери кажутся ему невероятными, а относительно обменных писем, о которых я сожалею, потому что, имея их, я мог бы немного отомстить, посадив мать и теток в тюрьму, он сказал, что я могу, тем не менее, их арестовать, чтобы заставить вернуть их мне, тем более, что я сохранил письмо матери, которое признает долг и подтверждает, что письма я дал ее дочери только на сохранение. Я тут же решаю приказать их арестовать, но не говорю ему ничего. Проведя весь день со мной, он оставил меня, чтобы пойти ужинать со своей любовницей. Я поклялся ему в вечной дружбе, и я обязан ему ею. Читатель сейчас увидит, какое покаяние должен был принести этот добрый мальчик, чтобы мне послужить.