Я вообразил, что это донна Леонильда, либо донна Лукреция, ее мать, или кто-то еще. Но каков был приятный сюрприз, когда я увидел Агату, танцовщицу, в которую я был влюблен в Турине, когда покинул ла Кортичелли! Аббат ее не предупредил, хотя и мог, потому что представил меня только на следующий день. После всего взаимного удивления, как с той, так и с другой стороны, и всех слов, которые обычно говорятся в таких случаях, мы, наконец, успокоились и смогли поведать друг другу о наших обстоятельствах. История Агаты, которую можно было бы рассказать в двух словах, длилась долго, моя, которая должна была бы быть весьма долгой, уложилась в четверть часа. Агата танцевала в Неаполе только год. Один адвокат, который влюбился в нее, на ней женился, и она показала мне четверых детей и их отца, который пришел к обеду. Она столько нарассказывала ему обо мне, что, едва она назвала мое имя, как он бросился мне на шею. Это был человек умный, как все неаполитанские адвокаты. Он заверил меня, что у него было большое желание со мной познакомиться. После ужина мы спустились на набережную, при свете луны, и когда аббат Гама ушел, я остался с Агатой и ее мужем. Я расстался с ними в полночь, пообещав прийти к ним обедать завтра.
Агата, хотя и в расцвете лет, не разожгла во мне ни малейшей искры прежнего пламени; но это было в моем характере. Кроме того, я стал на десять лет старше. Моя холодность мне нравилась. Я был рад, что уберегся от опасности быть вовлеченным любовью в отношения, которые нарушили бы мир и счастливую жизнь этой семьи.
Находясь недалеко от «Посилипо», где жил Гудар, зная, что там играют, и имея сильное желание заняться банком, я направился туда. Время еще не было неурочное. Я вижу стол, окруженный десятью-двенадцатью игроками, и я удивлен при виде банкёра. Это был граф Медини. Не прошло и трех-четырех дней, как он был изгнан из дома посла Франции Шуазейля, потому что его накрыли на нечестной игре, Кроме того, у меня к нему были и старые нарекания. Мой читатель может помнить, что мы дрались на шпагах, и что я мог не забыть обиды. Он оказался вовлечен в шайку Гудара. Я бросил взгляд на банк и увидел, что он в агонии. В нем должно было быть порядка шести сотен унций, а я увидел там едва сотню. Я был там третий. Я посмотрел в лицо понтёра, который произвел этот разгром, и обо всем догадался. В доме Гудара видели этого мошенника в первый раз. К концу тальи тот взял меня в долю и сказал, что это богатый француз, которого представил сам Медини, что он в состоянии проиграть много, и что я не должен огорчаться тем, что ему случайно повезло в первый раз, потому что так не случится во второй. Я ответил, что мне это все равно, потому что я не желаю играть в банке, где Медини держит талью; он ответил, что поэтому он хотел уменьшить банк на треть, но, почувствовав себя оскорбленным, Медини ответил, что надо оставить банк таким, как он есть, и что в случае проигрыша он возвратит мне деньги, которые я не хочу проиграть.