Двоюродная сестра моего отца Рика семнадцатилетней вышла в шлепанцах за хлебом, а вернулась только через полтора года с младенцем Розой в подоле. Родившаяся в горном ауле, Роза, когда выросла, пела в ресторане «Чайка» микрофонным голосом: «С любимыми не расставайтесь… с любимыми не расставайтесь… с любимыми не расставайтесь… – как испорченная пластинка. – И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг». А однажды, превратившись к тому времени в потрепанную собственным темпераментом грымзу, Роза так разругалась со старухой-матерью, что та у ней на глазах бросилась с седьмого этажа ленинградской точечной новостройки. Рика и Роза. Отец, обращаясь к кузине, звал ее «Рикуша».
* * *
Еврейское радио, хоть и не армянское – уже смешно. Неприметно притаилось на рю… не ждите, террористы, точное местонахождение не выдам. Вот обжорная тропа Муфтар, а еврейское радио с боку припека. Условились встретиться в кафе. Показываю Любе: «Она?» Узнал с первого взгляда. Своя, знакомая, в расшитой «хананейской» тюбетейке – такая рыжеватая пусечка с голубыми глазами и с грустным мягким лицом. Люба предупредила, что она соблюдает субботу. Тем не менее подала мне руку. («Женщина первая протягивает руку», – сказала Ходорковскому во сне Любина мать.)
Не возражаю ли я, в качестве музыкальной заставки будет «Саул» Генделя. Конечно, не возражаю.
– Генделевские оратории, – говорю я, – палочка-выручалочка. В Израиле «Мессию» мы играли всегда в декабре – на Рождество или на Хануку, понимай как хочешь. «Дщерь Сиона» из «Иуды Маккавея» давно уже ханукальный гимн.
Сказать правду, что в жизни не слышал «Саула»? То есть, может, слышал, может, нет. Прозвучало бы диссонансом, а мы умильно смотрим друг на дружку, готовимся исполнить в прямом эфире «дуэт согласия». Гарсон принес Любе – пиво, «еврейскому радио» – что-то мутноватое, как будто с выжатым туда лимоном. А я выпалил: «Кальвадос!» – мой словарный запас ограничен.
Посидели, обсудили исход евреев из Египта, которых Олланд («Сыр голландский») хватает за полы лапсердаков: «Не уезжай, ты мой голубчик!»
– Пора.
Обычно угощает принимающая сторона, но у «еврейского радио» мошна пуста, это видно невооруженным глазом. К тому же двое на одного – нечестно. Расплатился не я, а крутая Люба. Хорошо быть пенсионером!
Передача продолжалась около часа. В последнее время мне не по себе в прямом эфире: мимикрируют имена, становясь невидимыми в ту самую минуту, когда увильнуть, не назвать по имени уже нельзя. «Позывными радиостанции “Свобода” стал несостоявшийся российский гимн… э-э… написанный в семнадцатом году… э-э… (ну скажи уже кем!) сразу после Февральской революции…» – в ужасе смотришь на Игоря Померанцева, это было год назад в Праге. «Написанный Гречаниновым» – вспомнил сам, когда передача уже закончилась. Спрятаться могут совсем расхожие имена. «Ну подскажите… автор “Чевенгура”…»