— Гляди-ка, а ты очень опасен. Тебе до сих пор кое-что удаётся. Надо бы доложить по начальству… Зачем ты бросил в меня башмаком? — вдруг резко спросил он.
— Жаль, что у меня только два «свинокола»! — вслух посетовал я, пытаясь отколупнуть со щеки чёрный кружок. Но он намертво сросся с кожей, став частью меня самого. «Вот так мама родная, подушка кислородная!» — в сердцах подумал я, стараясь не выдать своих чувств.
— Значит, на «вы» называть меня отказываешься? — недобро прищурился Лапец.
— Много чести.
— Ну, как знаешь, — зловеще прогнусавил карлик, но в его голосе я уловил лёгкий налет неуверенности.
— Знаю, как, будь уверен! — поддразнил его я.
Лапец в зловещей задумчивости почесал пятернёй в мошонке.
— Можешь молоть языком сколько влезет, но мы тебя связали по рукам и ногам. Я бы тебе доказал это прямо сейчас, да у меня инструкция. Тебе ведь ещё Эстафету бежать. Жаль, Определитель не разрешает материал портить при первой встрече. Надо и для других пытальщиков кое-что оставлять, правильно. Но всё равно жалко… — Лапец в раздражении не находил места правой руке, выворачивая её то так, то эдак, и вдруг вцепился потными пальцами в моё ухо, теперь уже левое. — Эх, скотина белокожая! — с явным сожалением проговорил он, становясь из коричневого кроваво-красным, под цвет пятиконечных звезд на башнях базы дёртиков. — Отдать бы тебя на полчасика нашему Большому Глисту…
Хотел я его отбрить позабористей, с виртуозным использованием ненормативной лексики в стиле Владимира Гиляровского, да вот по непонятной причине трусливо смолчал. Не так напугал меня Лапец Большим Глистом, как подрубил под корень топором по имени Определитель. Я вдруг вспомнил Вольдемара Хабловски. «Ну и напророчил мне Вольдемарушка-Дюбелёчек! Как в воду глядел!» — с удивлением мысленно отметил я, втайне надеясь проснуться и с облегчением удостовериться, что последние события были лишь тяжёлым ночным кошмаром.
— Ну и кто такой этот твой Определитель? — спросил я со смешанным чувством тревоги и брезгливого интереса. — Что он делает?
Лапец с неохотой отпустил моё ухо и глумливо усмехнулся.
— Что делает Определитель, говоришь? Определяет, естественно. То есть определяет всё на свете… Не забегай вперед, Лохмач! Тише едешь — на воре шапка горит, — непонятно добавил он, проедая меня из далёкого низа протухшими злобными глазками.
— И на ком горит шапка, Лапец? — на всякий случай поинтересовался я.
— На тебе, дурачок, на ком же ещё? Синим пламенем горит, полыхает так, что скоро станешь ты из лохматого лысым, лысее меня… Ну ладно, продолжим в другом месте, — оборвал себя карлик. — Освобождай садок, Лохмач невоспитанный! — Он ткнул ручищей в сторону скучавших в тамбуре карликов и человекоподобных охранников, таращившихся на меня, как в паноптикуме. — Глядишь, ещё какая-нибудь рыбка заплывёт, а ты место занимаешь! — ехидно подмигнул он, обнимая себя за плечи обеими руками и демонстрируя уму непостижимое двухвитковое автообъятие.