— Может, твоего собутыльника подсечём — вам вдвоём веселей скучать будет!
«Раздавлю падаль!» — подумал я, закипая от бессильной ярости, но вместо того чтобы дать Лапцу пинка под геморрой или припечатать каблук «свинокола» к его необутой ступне, покорно зашагал по направлению к выходу.
— Давай, давай! — хмуро подстегнул Лапец. — И не вздумай сколупнуть мушку или достать пистолет — себе дороже будет! — Он словно читал мои мысли. — Ты куда это? — взревел он. — Ну-ка на место!
— Мне надо надеть «свинокол», — пояснил я, направляясь к валявшемуся слева от дверцы спецботинку.
— «Свинокол», говоришь? — осклабился резиногубый карлик. — Имей в виду: единственная свинья здесь — это ты. Понял или нет? И мы тебя, борова лохматого, и подколем, и опалим, если что!
Не ответив, я напялил удобный «свинокол», и Лапец пропустил меня в тамбур. Он проследовал за мной, опустил дверцу, запер её сказочно огромным ключом и сунул его в карманчик размером впятеро меньше ключа, где ключ почему-то без труда поместился.
Карлики и человекоподобные охранники расступились, выстроившись вдоль стенок тамбура. Я ощутил на себе взгляды двух десятков хмурых, злобных и насторожённых глаз.
— Вот Лохмач! — кривляясь, представил меня Лапец притихшей своре. — Самомнение у него — уму непостижимое. Давайте встретим его как полагается. — И он вдруг с шумом выпустил желудочные газы.
Аборигены дружно рассмеялись.
— Полюбуйтесь-ка на него, — театрально наморщив нос, продолжал ёрничать Лапец. — Не успел попасть в приличное общество, как испортил воздух.
— А ты выведи его назад в садок, пусть сначала там пропукается! — посоветовал кто-то из охранников.
— Никак невозможно, — многозначительно ухмыляясь, картинно покачал головой Лапец. — Я знаю таких уродов: он там пёрнет, а вонять придет сюда! — Он заржал, донельзя довольный грубой шуткой.
И вдруг вцепился мне в волосы и затараторил странную присловку, показавшуюся мне знакомой:
Чичер, ячер
Драть его начал
За косицу, волосицу,
За пердячий волосок.
Его парни дружно бьют,
Подзатыльники дают.
Выбирай из предложений:
Говор, смех или движенье?
В такт дурацким стишкам он остервенело раскачивал мою лохматую головушку на манер языка церковного колокола, и капельки вылетающей из резиногубого рта слюны буквально шипели на моих пылающих от унижения щеках. Ни вырваться из гнусных лап карлика, ни ударить его я почему-то не посмел, лишь вяло ругался вполголоса. Прошляпил я момент, когда маленький уродец прибрал меня к рукам, залезши прямо в мозг. Вовремя не врубился в рабочий ритм, сдуру понадеявшись на авось, и теперь сполна расплачивался за своё легкомыслие.