«1). Арестовать всех лиц, не требующих санкции центра, связанных с делом Гольдберга.
2) Здесь была шпионско-диверсионная троцкистская правая организация переплетающаяся с японцами в составе не только уже арестованных Гольдберга-Буторова и других, но группы Сойфера и нашей провокационной агентуры. В этом направлении вести дело группы Сойфера.
3). Троцкистский архив Раковского, Сосновского и др. срочно и детально разработать».
Одновременно начальник управления адресовал указания насчёт найденной анонимки и начальнику КРО: «т. Гречухин. Дело представляет исключительный интерес. Восстановить всё дело. Приступить к операции. Здесь переплёт троцкистско-японской организации с группой «Метро-Виккерса», где проходит Лондон. Дело находится у вас в разработке»[236].
Вероятно, Миронов копал и под С. Г. Южного, бывшего главу Барнаульского ГО НКВД и начальника Отдела кадров УНКВД ЗСК, который двумя месяцами ранее убыл в Ленинградское УНКВД. Но из-за упорства Б. И. Сойфера развернуть по-настоящему перспективное дело на барнаульских чекистов Миронову не удалось.
Об авторитете Миронова среди его коллег говорит тот факт, что в Новосибирск из Москвы был доставлен легендарный строитель Турксиба Владимир Шатов, категорически отказывавшийся давать показания («за вызывающее поведение на следствии» в Москве ему дали пять суток карцера). Миронов хорошо знал В. С. Шатова по работе в Казахстане и, по свидетельству Агнессы Мироновой, специально встретился с заключённым. Наверняка Шатов заверял чекиста в своей невиновности, но после этой встречи инженера-строителя особенно активно «взяли в работу».
Мироновские «орлы» — их было несколько, включая одного из самых эффективных следователей управления НКВД Я. А. Пасынкова — с мая 1937 г. усиленно допрашивали Шатова как японского шпиона, стараясь пристегнуть к «заговору» бывшего алтайского партизанского командира И. Я. Третьяка, ибо Шатов до революции, как и Третьяк, жил в США, но не добились ничего. Лишение сна и пищи не помогло. Так и не сломленный Шатов (за «антисоветское поведение на допросе», выразившееся в попытке ударить следователя стулом, его снова посадили в карцер, теперь уже на 20 суток) был расстрелян 11 октября 1937 г. за некую «националистическую деятельность»[237].
Политическая обстановка Мироновым понималась правильно, несмотря на определённые маскировочные шаги, предпринимавшиеся его патроном. Известно, что Ежов в своём выступлении на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП (б) формально отмежевался от практики массовых арестов как «изжившей» себя. При этом он ссылался на статистику арестов 1935 и 1936 гг., из которой следовало, что 80 % арестованных органами НКВД привлекались не по политическим делам, а за бытовые и должностные преступления, хулиганство, мелкие кражи и т. п.