В июне Барковский, оправдываясь, утверждал, что от начальства сигналов к расправе над Каценом не поступало, и он сам отстранил молодого особиста от встреч с агентами. Он признал вину в том, что не освободил Кацена от работы совсем, после чего собрание постановило считать своего начальника реабилитированным[364]. Надо сказать, что к заподозренным особистам Барковский был беспощаден: именно он осенью 1936 г. лично вёл следствие по делу оперативника П. С. Шеманского, чей зять-инженер оказался «троцкистом». Барковский очень старался доказать связь Шеманского с контрреволюционной организацией, но особого успеха не добился.
Для характеристики контрразведывательной работы Александра Николаевича показателен и такой факт: в октябре 1936 г. Барковский составил абсолютно липовую справку на арест бывшего агента особого отдела Ислама Исмагилова, татарского учителя, работавшего под кличкой «Востоков». Его использовали для «разложения мусульманской общины в Новосибирске», а также для выявления возможных связей «татарских националистов» с японцами, периодически (но без каких-либо результатов) направляя под разными предлогами в японское консульство.
Летом 1934 г. особисты решили забросить «Востокова» в Харбин для освещения белой эмиграции, но тот не смог перейти границу и в итоге уехал в Ташкент. Барковский сочинил страшную историю о том, как коварный И. И. Исмагилов «вместо честного выполнения серьёзного поручения» проник за кордон, связался в Маньчжурии с японской разведкой и по её заданию «развернул в Средней Азии шпионско-диверсионную работу». Экс-агента «Востокова» нашли в Башкирии, где он работал инструктором районо, арестовали и расстреляли.
Добившись снятия обвинений в потере бдительности после случая с Каценом, Барковский перевёл дух, но главные неприятности были впереди. И всё из-за того, что его стремление разоблачать заговорщиков не было оценено наверху из-за проклятого «пятого пункта». Ощущая сильнейшее давление от руководства управления, на партсобрании 21 июня 1937 г. Барковский уже сам обрушился на потерявших чекистское чутьё контрразведчиков, так и не «вошедших в методику», о которой говорил Миронов:
«У тов. Циунчика не сознаются арестованные. В чём дело? Циунчик — начальник отделения, старый работник, и, однако, арестованные у него не сознаются, а тов. Шалоник того же арестованного заставил сознаться. […] Тов. Лориц также очень долго сидел с арестованным, но не мог добиться показаний, тогда как тот же арестованный в СПО в один день сознался и дал правдивые показания. Почему тов. Цыганов, грамотный, подготовленный работник, работает плохо? По следствию у него результатов нет, в агентурной работе у него развал, контрреволюционного троцкистского подполья в обслуживаемом им танковом батальоне он до сих пор не вскрыл…»