Он выждал целую вечность, за которую я успела придумать себе признание в любви, в криминальном прошлом, предложение руки и сердца, сексуальное домогательство и еще парочку вариантов.
Но он наконец собрался с духом и сказал:
– Он жив.
Я хватала ртом воздух и пыталась удержаться на ногах на скользком каменистом склоне. И мне пришлось теперь самой хватать Пашу за рукав куртки.
– Как? Откуда ты знаешь?
Он достал из кармана куртки телефон и, держа его двумя пальцами, показал мне:
– Я поймал сеть.
– И что? Кому ты звонил?
– Я звонил Вадику.
– Ты знаешь Вадика?
Я готова была схватить его за грудки и хорошенько встряхнуть, несмотря на то, что головой едва доставала до его плеча.
– Я знаю Вадика.
У меня наконец подкосились ноги, и я села прямо на склон.
– И что? Что он сказал?
– Сказал, что Чагин жив. Состояние тяжелое, но стабильное. Его прооперировали. Он выкарабкается.
Я на какое-то время забыла, как дышать, потом взглянула на лес вокруг, на каменистый склон, на снег, лежащий в ложбинках. Я поняла, что мир вокруг меня продолжает жить, дышать и двигаться. И что я тоже могу дышать и двигаться. Я взглянула на мужчину, который не сводил с меня пристального взгляда.
Он пошевелился, без улыбки протянул мне руку.
– Я думал, ты будешь скакать от радости.
– У меня что-то нет сил… скакать. Но я рада. Ты не представляешь… У меня гора с плеч. – Я попыталась улыбнуться, но губы дрожали. Черт, я сейчас опять разрыдаюсь. Плакса. «Соберись, тряпка!» – сказала я себе и решительно встала, опираясь на руку Павла. Он улыбнулся.
– Хотел бы я знать, что у вас произошло, – сказал он серьезно и снова прожег меня насквозь своими прозрачными зелеными глазами.
– Когда-нибудь я, может быть, расскажу тебе… Когда все закончится. – Слова давались мне с трудом.
Когда мы наконец-то спустились с горы, ориентируясь на вопли осла, лагерь бурлил и кипел: Адмирал готовил барашка, остальные предвкушали и были на подхвате. Энтузиазм окружающих впечатлял: мне не нашлось даже самого завалящего общественно полезного дела, и тогда я уселась у костра, вытянув гудящие ноги, и стала наблюдать за шеф-поваром.
Наблюдать было интересно. Адмирал не столько готовил, сколько художественно руководил: целый штат поварят нарезал, шинковал, поддерживал огонь, помешивал, пробовал на соль, на перец, добывал свежую зелень, а он только ходил вокруг да около, раздавал указания, макал палец в половник с бульоном, облизывал его с умным видом и давал новые ценные указания. Тем не менее, когда баран был готов, все признали, что лавры шеф-повара он заслужил.