Булочник справился со своими конечностями и — неожиданно — уже покачивался на ногах. Шолл подошел к нему, и он завыл, похоже, в ужасе, и побежал назад быстрее, чем мог бы бежать человек, при этом не сводя глаз с Шолла. На бегу его тело рассыпалось кровавыми сгустками, и на улице остались кровь и обрывки внутренностей.
Шолл проводил его взглядом. Настроение поднялось. В каком-то одиночном пируэте он развернулся посреди улицы. Его радостные крики, крики, которые он не мог сдержать, означали торжество и выживание. Его не тронули.
Он выстрелил в воздух и издал счастливый возглас. Лондон проглотил эти звуки, не пожелав подарить ему эхо.
Но Шоллу еще оставалось сделать то, ради чего он сюда пришел. Он был должен получить то, что ему нужно. Он вгляделся в черноту входа на станцию, в следящие за ним глаза вампиров, все еще видимых, как тени. Страх вернулся. Он сглотнул. И что с того? — с дрожью подумал он. — Если произойдет самое худшее, что, в конце концов, с того?
Он зашагал вперед, к облицованной плитками лестнице, в сторону тьмы, где скрылись многие вампиры и обитатели зеркал.
Войдя на станцию, он услышал жалобный вой сгрудившихся там существ. Руки пробирались по пыли и прятались в темных нишах и углах, глаза и губы моргали и принимали похожие на поцелуи, хотя и невидимые, формы.
Вампиры завывали и раскачивались по-обезьяньи, укрываясь в шахтах подъемников и в убежищах вблизи входа на станцию, у лестницы. Вестибюль заполняли призрачные звуки. Кабели все еще висящих, хотя и разрушенных подъемников отзывались, словно огромные струнные инструменты, когда вампиры хватались за них и карабкались, стараясь оказаться вне зоны досягаемости и видимости.
Шолл вступил в безмолвие. Он перешагнул через скелет служащего лондонской подземки, все еще покрытый лоскутами синей униформы. Остановился возле электронного турникета, прислушался.
Ему нужно было двигаться быстро. Он по-прежнему боялся, как если бы его секундная бравада не вытеснила страх, а легла поверх.
Как странствующий конспиратор, Шолл перепрыгнул через турникет и ступил на пол темного вестибюля. Там было очень свежо. Он остановился возле взломанных дверей подъемника, прислушиваясь к стуку капель, странному поскрипыванию стали. На полу валялся мусор — куча использованных билетов. Шолл направился в дальнюю часть станции, к лестнице.
Световое пятно его фонарика рыскало впереди наподобие животного — собака-поводырь, прокладывающая для него путь среди груд искореженного металла и обломков имаго: неопределимых гниющих штук, органических объектов, возникших из ничего. Пол платформы оказался липким. Единственным звуком здесь был звук шагов Шолла, который двигался в сторону самой темной зоны коридора. Он спустился по первому проему в десять ступенек, оказался в абсолютной темноте. Приблизился к шахте, к винтовой лестнице из черного железа. Истертые перила вились вдоль цилиндрической стены по часовой стрелке и исчезали в темноте.