Крестьянская девушка с экзотическим именем, манерами и образованностью выпускницы института благородных девиц всё основательней занимала место в моём сердце. При мыслях о ней в висках начинала неистово пульсировать кровь, а руки гореть, вспоминая упругую бархатистость покорного девичьего тела. Перед глазами стоял сладкий туман воспоминаний о прошедшей бессонной ночи. Я встряхивал головой, пытаясь отогнать сладкие образы прошлой ночи и ещё крепче сжимал в руках шероховатое древко весла. Но попытка забыться за работой положительных результатов не приносила. Моё тело не желало подчиняться разуму. Оно жило самостоятельной жизнью, и каждая его клетка помнила жар другого, бесстыдного в своих желаниях, но целомудренного тела. Я был уверен, что с Луизой происходит нечто подобное и что прошедшая ночь нас нисколько не насытила, а лишь усилила наши желания. Разум говорил мне, что я поступаю нечестно, что у наших отношений нет будущего, но губы, словно насмехаясь над потугами честного разума, сами вспоминали плавные изгибы девичьего тела, а обоняние услужливо туманило разум запахами ночной страсти.
«Пропал боец, — подумал я о себе как о ком-то постороннем. — На девчонке сломался». Но почему-то эта мысль меня нисколько не встревожила, а наоборот, заставила глупо улыбаться, встречая брошенный в мою сторону взгляд.
— Степан, — окликнул я казака, стараясь уйти от раздиравших мою душу противоречий. — Рассказал бы нам что-нибудь о героических делах своих предков…
— Дак нам это запросто. С превеликим нашим удовольствием. Вот кабы ещё зазноба моя поднесла нам по маненькой… Для складной речистости и услады слуха.
Зазноба презрительно фыркнула и отворотила заалевшее лицо в сторону. Вот это номер! Наша неопалимая Катерина засмущалась. Да и, по сути сказать, было отчего. Впервые на людях Степан назвал её своей зазнобой. Несомненно, что противоречивой гордячке было страшно приятно от этого иносказательного признания казака.
Но вслух она произнесла совершенно другое: — И сколько у тебя таких зазноб, которые по тебе сохнут по всем эвтим берегам?
— Не губи, кралечка, своими недовериями! — вполне искренне воскликнул Степан. — Токмо ты да такая же вострая и гибкая станом моя верная подруженька.
При последних словах Степан выдернул из ножен шашку и, покрутив её перед собой, одним ловким движением кисти вернул на место.
Катерина зарделась ещё больше и, не зная, куда деть руки, в волнении затеребила ими край передника.
— Вам бы токмо надсмешки разны строить, Степан Северьянович, — почему-то назвала она казака по имени-отчеству.