Он указал на солдатские казармы, расположенные с левой стороны утёса. С правой же — глядели слеповатыми окнами дома гражданского населения и купечества. Вот и весь тогдашний Хабаровск. И действительно, чем тут хвастаться?
Я повернулся и направился вниз к качающимся на волнах плотам. На душе у меня было не совсем уютно. Увиденная картина не вдохновляла. Мне было по-детски обидно за город, который я привык видеть таким огромным и многолюдным. «А что ты хотел? — одёрнул я себя. — Когда-то всё начиналось с первого сваленного дерева, первой просеки, первого дома. Подумай лучше о себе. Что ждёт тебя впереди? У твоих попутчиков, по крайней мере, есть цель. И они прекрасно знают, что от них хотят».
На третий день, с первыми лучами солнца, наша флотилия снялась с якорей. Впереди была ещё не одна сотня километров нелёгкого пути, но это уже стало делом привычным. Вот за поворотом скрылись последние постройки Хабаровки, и мы остались один на один с таёжными берегами и неуравновешенным течением Амура. Впереди, до самого Софийска, не было ни одного русского селения, кроме телеграфных и продуктовых постов. Эти сёла предстояло строить моим попутчикам — крестьянам Воронежской, Пермской, Тамбовской и Вятской губерний. Ну что ж, в добрый путь.
Глава 21
Идея, рождённая в бреду
Я, экономя патроны, отстреливался от наседавших душманов.
В горле першило от гари, что стлалась вдоль камней от чадившего БМД. Противный запах соляра и сгоревшей резины перебивал сладковатый аромат подгоревшей человеческой плоти и омерзительно действовал на нервы. Из-за плотного огня духов мы так и не смогли вытащить из подбитой машины механика-водителя и разведчика моего разведвзвода и моего «годка» Гармаша Валеру. Наша «коробочка» стала последним местом успокоения балагура и весельчака из Благовещенска.
«Так и не дождался земеля дембеля», — подумал я со злостью, выцеливая особенно рьяного духа. Не люблю тех, кто норовит без очереди. С детства не терплю. «Ну и хрен ли тебе, козёл бородатый», — констатировал я удачный выстрел.
С чужого неприветливого неба нещадно палило раскалённое солнце. Кроме того, что очень хотелось пить, на зубах хрустел осточертевший за эти полтора года ненавистный песок. Солёный пот грязными ручейками скатывался на брови, а затем, крупными каплями, падал на торчавший из-под бронника тельник. А тельник и без этого был насквозь мокрый и противно лип к телу.
— Связист, — прохрипел я сквозь непрерывный грохот автоматных очередей. — Что вертушки?
— Летят, командир. Просят продержаться хотя бы минут десять, — раздалось из-за соседнего валуна.