Парень поморщился. С летоисчислением в мире творилось Бог знает что: отсчет обрывался и начинался заново после важных — или просто новых — поворотов истории. Нынешнее время именовалось веком инквизиции, и сам по себе век уже подходил к концу.
— Как вам этот, святой отец? — поинтересовалась Витоль, останавливаясь у порога сомнительного заведения с побитой вывеской. — Мне вот нравится. Давайте зайдем!
— Давайте, — кротко ответил инквизитор.
Принцесса радостно толкнула дверь и вошла в окутанный полумраком зал. Альтвиг последовал за ней, тут же сделавшись мишенью для двадцати подозрительных взглядов. Обычный рабочий люд сидел за столами и, наверное, веселился — по крайней мере, до появления незваных гостей. Засевшая у окна компания мужчин парню особенно не понравилась, потому что была вооружена.
Витоль прошествовала к стойке, бросила трактирщику золотую монету и заявила:
— Я хочу бутылку эетолиты, мяса с грибами и большой-большой хлебный каравай.
— Хорошо, — согласился тот, попробовав монету на зуб. — Выбирайте место, госпожа.
Девушка кивнула, вернулась к инквизитору и уселась за угловым столом.
— Я достаточно грубо разговаривала?
— Достаточно. А зачем вам столько хлеба?
— Как зачем? Чтобы съесть его.
Альтвиг смолчал, прикидывая, как принцесса будет запихивать в себя огромные куски плохо пропеченного теста. Витоль не выказывала ни малейшего беспокойства. На злые взгляды вооруженных мужчин она ответила ехидной улыбкой. Затем посерьезнела и повернулась к своему спутнику:
— Вы сказали, что не помните, откуда пришли и кто дал вам имя. Но, быть может, осталось что-то другое? На вас жалко было смотреть, когда Тинхарт упомянул менестреля.
Инквизитор нахмурился:
— Это касается лишь меня.
— Я ведь не из простого любопытства спрашиваю, — обиделась девушка. — Я знакома с господином Мретью. Знаю его песни. Хочу помочь.
— Ради чего?
— Ради вас. Что, если Мреть — это часть вашего прошлого?
Альтвиг почесал бровь единственным уцелевшим мизинцем.
— Его светлость говорил, будто менестрель поет о гибели друга и о кургане, вознесенном на границе сущего. Моя память тоже начинается с кургана. Там растут белые розы, а рядом клубится пустота. Черная, живая, преисполненная молниеносных теней. Они парят в ее чреве, и я бы сказал, что грозят смертью любому другому существу.
— Очень похоже на Безмирье, — задумчиво пробормотала Витоль.
— Я тоже над этим думал, — признался инквизитор. — Еретики говорят, что из Безмирья приходят души драконов. Но даже если это так — а сомнений у меня хватает, — все равно ничего не понятно.