В известной мере это льстило: боится за него — значит, действительно любит!
И в то же время где-то в глубинах сознания возникало неприятное чувство неуверенности: а так ли она понимает его, правильно ли думает о его делах, намерениях, свершениях? И хотя он торопливо изгонял эти неуместные мысли, они тревожили, вызывали недовольство, которое вдруг начинало беспокоить, как еще неосознанная боль.
Однако радость отдыха снимала эти непонятные страхи.
Приближался сентябрь, бархатный сезон, и Староверов был доволен тем, что никто не беспокоит его. После болезни отпуск ему продолжили, статью он написал. Можно было купаться, ездить в горы, принимать у себя маленький кружок друзей, образовавшийся после победы над эпидемией. В кружок этот входили Ермаков, санитарный инспектор, иногда присоединялись и секретарь горкома с председателем горсовета. Только Лиза больше не навещала Бориса Петровича. Правда, он как-то и не замечал ее отсутствия, но однажды ему понадобилась какая-то справка. Он попросил Галю позвонить бывшей его помощнице, а Галя обратилась прямо к Ермакову.
Он удивленно спросил, не поссорилась ли Галина Сергеевна с Лизой. И удивился сухому ответу:
— Не люблю людей, жаждущих мученического венца. Они ужасно однолинейны!
— Позволь, — он был и огорчен и взволнован, — но ведь ты сама показала, что способна на подвиг. А Лиза даже не стремилась к подвигу. Она просто выполняла свои обязанности!
— Вот-вот! — иронически подхватила Галина Сергеевна. — Это ее личные обязанности, она сама выбрала именно этот круг обязанностей, а ведет себя так, будто принадлежит к первым христианам. Те поступали точно так же. Если одного из них бросали на съедение львам, то другие спешили добровольно стать с ним рядом. Ты знаешь, что она говорит о тебе? — без всякого перехода спросила вдруг Галя. — Она считает, что тебе рано праздновать победу и наслаждаться отдыхом, пока эта проклятая болезнь не уничтожена во всем мире. Так что же, ты так и останешься дежурным милиционером, приставленным к этому вашему пситтакозу? А когда жить, думать, работать наконец?
— Но это же и есть моя работа! — все более удивляясь этой вспышке гнева, попытался возразить он.
— Теперь эту работу могут выполнять Ермаковы и всякие Лизы. Твое дело быть первооткрывателем!
Он невольно усмехнулся той наивной вере в него и гордости за него, которая прозвучала в словах Гали. Но проглядывало за этими высокими чувствами и нечто другое, чего он не мог понять. Ревность? Но к кому? Страх за него? Но ведь они так проблематичны, эти возможные опасности. Было похоже на то, что она боялась собственных тревог, представив себе раз и навсегда, что он будет вечно окружен опасностями, похожими на только что пережитую.