ЭЖЕНИ. Но раз они предназначены для вливания спереди, не является ли преступлением их впрыскивание сзади?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. И ты, бедная моя глупышка, усмотрела некое зло в направлении мужского семени не по магистральной линии? Размножение – отнюдь не основная цель природы, она к нему просто снисходительна; и мы куда вернее выполняем ее заветы, уклоняясь от участия в нем. Становись заклятым врагом этого скучного процесса и даже на брачном ложе не впускай в себя коварное семя, чье произрастание портит наши фигуры, притупляет сладостные ощущения, разрушает здоровье, приводя к увяданию и старости; уговаривай своего супруга, чтобы он смирился с такой потерей; предоставляй ему все тропинки, уводящие от основного алтаря; повторяй, что ненавидишь детей, что умоляешь не делать их тебе. Строго соблюдай это правило, моя милая, не скрою – деторождение настолько мне отвратительно, что стоит тебе забеременеть – я тотчас перестану считать себя твоей подругой. Если все же – не по твоей вине – с тобой случится эта беда, предупреди меня не позднее первых семи-восьми недель, и я без лишнего шума избавлю тебя от плода. Не страшись детоубийства – это мнимое преступление; мы вольны распоряжаться тем, что носим в своем чреве, а значит, разрушение данного вида материи – зло ничуть не большее, нежели вызванное необходимостью очищение желудка с помощью лекарственных средств.
ЭЖЕНИ. А если ребенок доношен до конца?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Мы властны в уничтожении даже появившихся на свет детей. Нет в мире права более нерушимого, чем право матери на своего ребенка. И нет ни одного народа, который не признал бы сию истину, ибо она в принципе разумна.
ДОЛЬМАНСЕ. Право это существует в природе... и оно неоспоримо. Источник грубых заблуждений на сей счет – недочеты деистического мировоззрения. Невежды, верующие в Бога в качестве первопричины мира, убеждены, что ему одному обязаны мы своим возникновением и что едва созревший зародыш тотчас оживляется душой, отделяющейся от Всевышнего; по нелепой их теории, это крошечное существо больше не принадлежит человеку, и поэтому разрушение его рассматривается ими как страшное злодейство. Творенье Божье принадлежит Богу, – уверяют эти глупцы, – а значит, распоряжаться его жизнью – преступление. Однако в наши дни светильник философии рассеял этот мрак; поправ религиозную химеру ногами, мы обратились к законам физики, разобрались в сути механизма деторождения, и теперь нам ясно: развитие человеческого зародыша ничуть не удивительнее произрастания пшеничного зерна, пора воззвать к природе, исправляя ошибки человеческие. Раздвигая рамки собственных полномочий, мы, наконец, признали за собой право возвращать назад то, что некогда отдали по принуждению или случайно, и что недопустимо требовать от того или иного индивида, чтобы он становился матерью или отцом против своей воли. Не столь важно, одним существом на земле больше, одним меньше – словом, сколь бы одухотворенным ни был сей кусочек плоти, мы – неоспоримые его хозяева и властны поступать с ним так же, как с ногтями, срезаемыми с наших пальцев, с нарывами, удаляемыми с нашего тела или с продуктами пищеварения, выводимыми из наших внутренностей, ибо и то, и другое, и третье порождено нами, и мы, на правах собственников, распоряжаемся всем, что исходит от нас. Развивая далее тезис о чрезвычайной незначительности такого деяния, как убийство, вы, Эжени, неизбежно придете к выводу о ничтожности последствий детоубийства для нашего мира, даже если речь пойдет о существе, достигшем сознательного возраста; нет смысла возвращаться к этому сюжету: у вас блестящие мозги, и вы не нуждаетесь в излишних мудрствованиях. Перечитайте историю нравов всех племен и народов, повествующую о повсеместном распространении детоубийства, дабы окончательно удостовериться: лишь скудоумец усмотрит зло в поступке столь обыденном и заурядном.