– Ну вот, – сказал он со странной улыбкой. – Теперь, когда плита станет на место, никто уже не сможет больше открыть проход.
– Настанет день, – сказал Ричард, – когда кто-нибудь из будущих Рашли прикажет снести этот контрфорс. Что мы ему завещаем? – Он посмотрел в угол комнаты. – Скелет крысы.
Улыбаясь, он взял его и швырнул на лестницу.
– Иди первым, Дик, я за тобой.
Дик протянул мне руку, и я на мгновенье задержала ее в своей руке.
– Выше нос, – сказала я. – Плавание будет недолгим. Как только вы окажетесь в Голландии, вы сразу станете добрыми друзьями.
Не ответив, он взглянул на меня своими большими черными глазами и стал спускаться по лестнице.
Мы с Ричардом остались одни. Нам уже не раз случалось расставаться. И всякий раз я думала, что это навсегда.
– Надолго? – спросила я.
– На два года. А может, навечно.
Он взял в руки мое лицо и запечатлел у меня на губах долгий поцелуй.
– Когда я вернусь, – сказал он, – мы построим дом в Стоу. Ты наконец-то сдашься и станешь Гренвил.
Я улыбнулась и покачала головой.
На первой ступени он остановился.
– Да, вот еще что, – сказал он. – Как только я окажусь в Голландии, я возьмусь за перо и напишу правду о гражданской войне. Я не пощажу своих соратников-генералов и покажу их такими, какие они есть. Может быть, тогда принц Уэльский все поймет и назначит меня наконец верховным командующим.
– Куда вероятнее, – сказала я, – что он лишит тебя звания.
– Я сделаю за тебя разрушительную работу, – сказал он. – Смотри в восточное окно, и ты увидишь, как летний домик посылает свой прощальный привет Корнуоллу и Гренвилам.
– Остерегайся часового, – сказала я. – Он стоит внизу у дороги.
– Ты меня по-прежнему любишь, Онор?
– За свои грехи, Ричард.
– И много их у тебя?
– Тебе они все известны.
И поскольку он все еще выжидал, положив руку на каменную плиту, я обратилась к нему со своим последним вопросом:
– Ты знаешь, почему Дик тебя предал?
– Думаю, да.
– Он это сделал не по злому умыслу и не из чувства мести, а потому, что увидел кровь на лице у Гартред.
Он в задумчивости посмотрел на меня, и я пробормотала:
– Прости его – из любви ко мне, если не к себе…
– Я уже простил его, – медленно проговорил он. – Но Гренвилы странно устроены. Вот увидишь, он сам себе не простит.
Я видела, как они стояли вдвоем – отец и сын – на лестнице. Затем Ричард вернул на место каменную плиту, и на сей раз она закрылась навсегда. Какое-то время я ждала, затем позвала Мэтти.
– Все кончено, – сказала я.
Она пересекла комнату и подняла меня на своих сильных руках.
– Никто больше не спрячется в каменной келье контрфорса.