– Тебя по-прежнему тошнит, когда ты ешь жаркое из лебедя? – прошептал он.
Он вытер глупые слезы, выступившие у меня на глазах, улыбнулся и погладил мои волосы.
– Глупышка, неужели ты так до сих пор не поняла, что своей гордыней разбила жизнь нам обоим?
– Я поняла это сразу, – прошептала я.
– Тогда зачем же ты это сделала?
– Так было нужно, иначе бы ты меня очень скоро возненавидел, как возненавидел Мэри Говард.
– Это неправда, Онор.
– Возможно. Но какая разница? Зачем ворошить прошлое?
– Согласен с тобой. Что было – то было. Но будущее остается. Мой брак расторгнут, думаю, тебе это известно. Я свободен и могу жениться снова.
– На другой богатой наследнице?
– Теперь мне это ни к чему: я разграбил все имения в Девоне. Теперь я зажиточный дворянин, на которого с вожделением будут смотреть все девицы запада.
– Будет из чего выбирать, всем не терпится замуж.
– Похоже, что так… Но мне нужна лишь одна – ты.
Я положила руки ему на плечи и посмотрела на него. Рыжевато-каштановые волосы, карие глаза, пульсирующая жилка на правом виске. Воспоминания остались не только у него. У меня они тоже были, и я могла бы ему напомнить – если бы хотела и если бы мне это позволила моя скромность – о целом наборе веснушек, о которых мы говорили так же часто, как и о родинке у меня на спине.
– Нет, Ричард.
– Почему?
– Потому что я не хочу, чтобы ты женился на калеке.
– И ты не передумаешь?
– Никогда.
– А если я силой увезу тебя в Баклэнд?
– Увози, если хочешь, но от этого я не перестану быть калекой.
Почувствовав вдруг дурноту, вконец обессилевшая, я снова откинулась на подушки. Тяжкое это испытание – снова видеть его спустя столько лет. Он нежным движением разомкнул объятия, поправил мои одеяла, и, когда я попросила стакан воды, он протянул мне его, не говоря ни слова. Стемнело, колокол на дозорной башне уже давно пробил восемь часов. Я слышала лязг удил во дворе, нетерпеливое топтание лошадей.
– Я должен ехать в Грэмпаунд, – вымолвил он наконец.
– Да, – произнесла я тихо.
С минуту он смотрел во двор. Во всем доме зажгли свечи. Западные окна галереи были распахнуты, посылая луч света в мою комнату. Слышалась музыка. Элис играла на лютне. А Питер пел.
Ричард вновь подошел и опустился на колени возле кровати.
– Я понимаю все, что ты пытаешься мне втолковать, – проговорил он. – То, что было между нами, больше не может повториться. Так?
– Да.
– Я знал это всегда. Но это не имеет никакого значения.
– Имеет после стольких лет.
Голос у Питера был юный, звонкий и веселый. Я представила, как Элис смотрит на него поверх своей лютни.