Так и вышло, что самый большой объем из собранного в нашем архиве — личные фонды, все, что создается в семье и сохраняется там. В принципе каждый человек проходит через две стадии отношения к таким бумагам. Пока он молод, все эти документы нужны ему как часть чего-то, что принадлежит ему лично, часть его личной собственности, для того, чтобы подтверждать свой социальный статус; потому он все это и сохраняет. Впрочем, наверное, не только поэтому; тут тонкие материи. Попробуйте сами ответить; зачем вы сохраняете письма своих подруг? Вы часто их читаете? Я вот — очень редко. И не то что не хочется, а даже какое-то опасение есть. Потому что начинаешь читать — такое наплывает, в основном чисто эмоциональное. И страх, что эти эмоции могут даже быть неприятными. Но храню. Почему — очень сложный вопрос.
И каждый время от времени проводит личную экспертизу своего архива: что-то оставляет, что-то выбрасывает. Только по личному своему ощущению, нужно — не нужно, есть ли возможность дальше хранить. То же самое проделывают время от времени с любым архивом. А есть люди, зараженные какой-то архивной болезнью, что ли,—они не могут ничего, ни единой бумажки выбросить, рука не поднимается. Я одного такого знал — Бонч-Бруевич, секретарь Ленина, кстати, известный архивист. V него театральные программки, трамвайные билеты, пригласительные билеты — все хранится в его архиве до сих пор. Знаете, когда-то в пакетах к бутылочкам с лекарством, сделанным на заказ, прикрепляли такие бумажные бирочки, ярлычки с рецептом, именем больного, именем врача, номером, чтобы найти легко было. Так у него большой пакет таких бирочек хранится с семнадцатого года нашего века, когда его жена, нарком просвещения, умирала от испанки. А вы сегодня их нигде, между прочим, не найдете. Программки каких-то клубов, о которых мы знаем только понаслышке: клуб «Бим-бом» приглашает на концерт такого-то поэта в такой-то день 1917 года... А есть другие люди, которые не хотят, чтобы после них оставалось что-то «личное» и «лишнее». Даже среди писателей есть такие, кто уничтожает все черновики, все варианты, исправления,— вот как оно опубликовано, так пусть и будет.
Между двумя этими полюсами мы все и находимся, любой обычный нормальный человек. Сначала жалко: что-то свое, несущее отпечаток твоей эмоции; потом проходит время, уходит эмоция, мы меняемся; смотришь на то же самое и думаешь: чего хранить, какое это имеет ко мне отношение? А что-то откладываешь в сторону, и даже трудно сказать, почему, поскольку самооправдания придумываются такие, что в них не веришь даже когда их выдвигаешь: вот будет побольше времени, напишу воспоминания, тогда это пригодится... Тут глубокое подсознание работает. Эта бумажка как- то связана с твоей самоидентификацией, с твоим сегодняшним взглядом на свою собственную историю. История личности и история общества тут схожи, с обществом же происходит то же самое: мы все время заново осмысляем, кто мы такие, и какие у нас есть доказательства, что мы именно такие. А что-то точно так же сознательно-бессознательно уничтожается, изгоняется из памяти, вытесняется из нее. Заботимся мы, чтобы в глазах потомков выглядеть так, а не иначе, и всегда немного не так, как на самом деле.