– Не знаю я. Все как у всех.
– Вот именно! Я не хуже всех остальных. Почему же мне не везет, а? Ну почему, вы, мужики, на меня не смотрите? Я, что, хуже твоей Маньки или как там ее?
Дмитрий Васильевич чуть было не ляпнул – «Я не женат», но вовремя спохватился и даже погорячел, ужаснувшись, что мог натворить своим ответом.
– Вот ты думаешь, у меня мужиков, что ли не было? Да навалом. А все женатые. Раньше мне плевать было – чего мне, жен их жалеть? А потом я поняла, а где мой-то? Я своего хочу. Понимаешь?
Дмитрий Васильевич это понял, поэтому он кивнул.
– Понимаю.
– Вот! А где его взять? А годы идут! Мне уже полтинник. Представляешь? Мне – пятьдесят лет! Это же охренеть! А я еще мужика хочу! Я знаешь, как могу? Я затрахаю, понимаешь? Зацелую допьяна, изомну, как цвет… Кто написал? Не помнишь? Эх, ты! Есенин это написал! Сергей Есенин! А тебя-то как зовут?
– Дмитрий Васильевич.
– Ой, скукота какая! Дмитрий Васильевич! Ну, скажи ты просто «Дима». А то – Дмитрий Васильевич! Ты со своей-то тоже так, по отчеству? Небось, и в койке тоже на «вы»?
Дмитрий Васильевич стоял, прижатый спиной к стенке бассейна, и ему было жарко от негодования. Даже вода уже казалась холодноватой.
– Дим, вот ты когда последний раз трахался? Ну скажи, чего там стесняться! Скажи – давно, не помню… Вот я – давно. А хочешь меня трахнуть? Давай, а? Ну давай попробуем? Дим? Ну, отомри! Никто не узнает. Мы никому не скажем! Дима, Дим!
Она подплыла к нему вплотную, и держась за край бассейна по обе стороны от Дмитрия Васильевича, так, что он оказался как бы в кольце ее рук, прицепилась к нему, обхватив его ногами и скрестив их у него за спиной на уровне поясницы. Вода держала ее на плаву, и Дмитрий Васильевич не чувствовал ее тяжести. Но себя он чувствовал плохо. Он был возмущен, унижен, заставлен. Прямо перед ним было ее лицо с шальными глазами, в шею ему удушливо упирались ее колышущиеся груди.
– Пустите меня!
– Дима! – расхохоталась она ему в лицо.
– Немедленно!
– Дима! Ну, ведь хорошо же! – смеялась она Он старался вырваться, но она, как осьминог, опутала его и не отпускала.
– Я сказал, пустите! Вам, что, непонятно!
Она вдруг разомкнула руки и, держась за него только ногами, изогнувшись, откинулась назад.
Дмитрий Васильевич сумел, наконец, вздохнуть, как клаустрофоб, увидевший, что одна дверца лифта уже приоткрылась. Он стал судорожно пытаться разнять ее ноги у себя за спиной. Это вызвало у нее новый приступ хохота. Она извивалась, изгибалась, ее ноги держали его мертвой хваткой. Внезапно, когда Дмитрий Васильевич уже готов был громко взывать о помощи, она сама отпустила его и, отплыв на метр, прислонилась спиной к стенке бассейна.