— Извозчик, свободен?
— Свободен, — отозвался тулуп, не поворачивая головы, и чуть тронул вожжи.
— Да здравствует свобода! — звонко крикнул Вовка и проворно отбежал в сторону. Тулуп пригрозил кнутовищем и густо вслед:
— Безотцовщина! Пораспущались, босяки!
Санька с Алешей были уже далеко, и Володя не стал их догонять. Он загляделся на одинокую лошаденку, которая, без узды, чуть пошатываясь и вроде пританцовывая, пересекала улицу. Не из цирка ли сбежала? Володя подошел, и она посмотрела на него смеющимися глазами. Он погладил ее по гриве и, эко чудо, лошадь — пьяная! Вовка догадался, что где-то разгромили винный склад.
Он свернул за угол и увидел подводы, на которых стояли ящики.
— Это что, дяденька? — спросил он у солдата.
— Вот реквизировали склад у спекулянта. Везем в комиссариат.
— Склад-то далеко?
— Да вон за углом.
Из склада вытекал темно-красный ручей. Какой-то старик, присев на корточки, пил из него пригоршнями. Из подвала выбежал парень, недурно одетый, с большим красным чемоданом в руке, и, кренясь под тяжестью, но ускоряя шаги, юркнул в подворотню.
Чемодан мелькнул перед Вовой и пропал во дворе. Вовка остановился посреди двора, озираясь. По лестнице спускался тот же франтоватый человек, но уже без чемодана. Это был Горка.
— Ты чего, шкет, потерял здесь?
— Ничего.
— По улицам собак гоняете, комиссаровы щенки?
— Темный элемент! — огрызнулся Вовка.
— Ах ты… — Он сделал Вовке легкую смазь и пошел со двора. И сразу исчез, точно сквозь землю провалился.
А потом Вова слонялся по улицам… Навстречу отец и дурачок Афоня с красной повязкой на рукаве.
— Здравствуй, Вова, — сказал отец.
— Ты пожарник? Или казак с плетью? — сказал Афоня.
— А что у тебя за красная повязка?
— Король нищих! Кара-барасом, пойдем за квасом. Огонь! — закричал Афоня и лег, пряча голову за водосточную трубу, протянув руки, будто целясь из винтовки.
— Ну, полно, — сказал отец и поднял Афоню. — Никто не стреляет.
— А меня дразнить не будут? — сказал Афоня, поправляя шапку, налезшую на лоб.
— Не будут, Афоня.
— «Сиять огнем сво-их лу-чей!» — запел Афоня и побежал вприпрыжку.
Саня с Алешкой не успели свернуть на Артиллерийскую, как уловили гул толпы. Это была слитная толпа, дышавшая одной общей глоткой, и лицо у нее было общее, как застывшая маска, бесчувственное, жестокое, без всякого выражения лицо. Братья бросились вперед, старший, опережая среднего, в неистовом рвении, распиравшем грудь.
Наконец Санька увидел несчастную цель толпы, жертву: спотыкающегося на булыжной мостовой, выдохшегося Машеньку — и кинулся бегущим наперерез. Сторукая толпа смахнула его, отбросила на тротуар. А Мордухай упал на мостовую, и его не видно было между топочущими ногами. Санька, ошалелый, с разбитыми скулами, рванулся вновь, и чудище с застывшей маской вместо лица вновь отбросило его.