— На части разрываюсь, — сказал отец. — В Совете меня определили разбирать тяжбы между рыбопромышленниками и ловцами.
— В самую пору! — густым баритоном сказал Фонарев. — Теперь все конфликтуют! Двух согласных между собой не найдешь. И пишут друг на друга — господи Иисусе! Я думал, в Астрахани потише, нежели в Петрограде. Куда там!..
— А вы из Петрограда? А зачем приехали? — вежливо осведомился Саня.
— С Балтики. Матросским комитетом командирован, — коротко ответил Фонарев.
Отец попросил что-нибудь приготовить к столу и увел Фонарева в детскую, там заперся с ним.
После, когда они вошли в залу, мать оглядела матроса испытующе:
— А что среди матросов говорят? Когда кончится война?
Фонарев пожал плечами, усмехнулся, взглядом показал на отца:
— У него спросите. Он лучше знает.
4
Вовка снова подался в типографию. Бегал он уже с другой газетой — с листком Совета депутатов. Он успевал справиться до начала уроков в школе.
Санька чертыхался. Грянула революция, царя свергли, а уроки учи, как при царе. Правда, раньше ученикам нельзя было появляться на улице после девяти вечера: на инспектора наткнешься — не избежать нагоняя. Мать считала,-что это было очень хорошее правило. Ну, то — мать…
Однажды, придя домой, Санька сказал:
— К учительской не подпускают близко: учителя спорят между собой. Кто за Временное правительство, кто против! А один начинает урок так: «Ну-с, кухаркины дети, приходит ваше царство!»
— И мой отец так говорит, — сказал Николашенька, ставший у Гуляевых частым гостем.
Но вместе с месяцем маем — и урокам конец. Каникулы. Санька на велосипеде Славы Бельского гонял по городу. И не только по городу. По селам Астраханской губернии, иные из которых после трех лет изнурительной войны оправдывали свои старинные названия: «Золотуха», «Пришибинка», «Голодаевка». Заезжал он и в сравнительно зажиточные казачьи станицы, в калмыцкие селения и селения Киргизской Орды, куда, казалось бы, и пешком не пройти, потому что это такие дороги — на них после дождей буйволы увязают в грязи. С небольшой группой велосипедистов Санька проехал однажды за Темир-Хан-Шуру — а это за Кизляром, за Тереком, в Дагестане! Его там одни называли Шайтан-агач, что означает Лесной черт, а кто-то сказал: Сын пророка — и Алешка потом смеялся: «Какого пророка? Магомета? А почему же наши астраханские татары тебе не оказывают почета?» За этим Алешкиным смешком скрывалось любопытство: он незаметно для себя изучал старшего брата.
Братья Гуляевы вечерами во дворе вместе с набежавшими друзьями-приятелями обсуждали события. Если Санька бывал дома, он объяснял звездное небо. Он по-прежнему этим увлекался — не менее, чем ездой на велосипеде или историями географических открытий. Он уже в самом начале своих занятий астрономией где-то раздобыл бинокль. Были у него и карты звездного неба. Правда, на первых порах случались недоразумения. Однажды он показывал братьям созвездия и назвал Волопас, но не сразу смог его найти. И Алешка тотчас этим воспользовался.