Николашенька прихлебывал чай и смотрел в стенку, кивая головой для приличия.
— Ты чего молчишь? Поди, наслушался у Гуляевых насчет буржуев, как я? Я не буржуй. Я вольный гражданин.
— Да я вижу только Алексея и Вовку, а больше никого, папа.
— Ну, что пишут в их газетке?
— Временное правительство издало указ о смертной казни на фронте. И твердит про войну до победного конца.
— Архиидиоты! Керенский провинциальный актеришка, вот что я тебе скажу.
— Так и дядя Коля толкует.
— Ага. Признался, что он и тебя в свою веру обращает. Фанатик он, твой Гуляев! Диктатор!
— Ты не так меня понял, папа. Просто был при мне один такой разговор.
— Чего он хочет? Рабочие бастуют, крестьяне жгут поместья. Зачем жечь? Так возьми.
— Он говорит, надо заключить мир с Германией, отдать землю крестьянам и взять под контроль промышленность.
— А власть чья будет? Чья власть?
— Наверное, Совета депутатов, папа.
— Вот то-то же! Совета депутатов! Больше некому! Прав Лариков-сын. Временное правительство, говорит, ничем не управляет. Оно бессильно. Стихия управляет событиями. И никто не знает, что делать, чего хотеть. Россия как «Летучий голландец» — корабль, оставленный командой. Одни крайние левые социалисты знают, чего хотят. Но надо ли нам радоваться этому? Ларикову не надо. А нам с тобой — я и сам не знаю, — закончил Осип Игнатьевич с неожиданной растерянностью.
— Ничего страшного не будет, папа.
— Я ничьей гибели не желаю, — сказал Осип Игнатьевич. — Конечно, хорошо, что царя свергли. А можно было и отобрать власть, а его оставить для почета, как, например, в Англии. Да ведь додумаются — и голову отрубят.
— Если он довел страну до такой разрухи, то пусть отвечает, — сказал Николашенька.
— Да, — вздохнув, сказал Осип Игнатьевич. — Дети ни в чем не согласны с отцами. Скоро придет время: станут судить отцов. Логический конец истории прошедших лет…
— Ты всегда преувеличиваешь, папа. Спокойной ночи.
— Дождешься теперь спокойной ночи! — сказал Осип Игнатьевич.
5
Стояли душные июльские дни. Источали пряный аромат акации, налились черные и желтые гроздья тутовника. По набережной, как в «старые добрые времена», прогуливались парочки: офицеры и студенты с барышнями. Оживилась торговля. Открылся кинематограф, и публика валила на фильмы новой кинозвезды — Чарли Чаплина. Даже появились подражатели, носившие такие же усики и фланирующие с тросточкой под мышкой.
Илья шел с чемоданчиком по улицам родного города. Настроение его было под стать этому душному и тревожному июльскому дню. В это время Вовка бежал с Шурочкой в кинематограф. С разных сторон два брата приближались к центральной площади. Негромко напевая, Илья представлял, как он войдет в сад и кинет камешек в ее окно, и как она выбежит, откинув назад руки, со своей неповторимой и безмятежной улыбкой.