История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов (Мюллер) - страница 342

, а верховный кади мутазилит Ахмед ибн Абу Дуад заменен ортодоксом чистейшей воды. С этих пор начались жестокие преследования последователей либеральной теологии. Одним словом, во всем решительно старался халиф выказать себя ревностнейшим приверженцем староверующей партии. Не пощажены были также и шииты: в 235 (849/50) по повелению халифа наказан был и посажен в тюрьму один алид в Багдаде, в 236 (850/1) разрушена молельня над гробом Хусейна в Кербела, возникшее кругом местечко срыто, запрещены даже паломничества к этому месту, а в 241 (855/6), как передают, снова засечен был насмерть один шиит в Багдаде за то, что осмелился отзываться непочтительно, по суннитским понятиям, об Абу Бекре, Омаре и тому подобных священных лицах. Не подлежит, конечно, сомнению, что и в других арабских провинциях ревниво выслеживались всевозможные еретики и ортодоксальное направление действовало повсеместно с особенной силой. Подобными средствами нельзя было, однако, окончательно задушить ни шиитов, ни рационалистов. Мутазилиты держались стойко; особенно в Басре, их исконном местопребывании, учение их поддерживалось ревностно и едва ли ослабевало, хотя пропаганда велась, быть может, с большими предосторожностями; если же приверженцы алидов временно затаились, то мы хорошо знаем всю опасность их распространения, обеспечиваемую этой секте при каких угодно обстоятельствах таинственностью пропаганды. Весьма скоро развернутся пред нами результаты их неустанной подземной работы. Все же меры Мутеваккиля оказывались крайне тягостными для дела развития ислама. Он навсегда заглушил распространение в мухаммеданских государствах даже самой целесообразной свободы мысли; философия — главное орудие и союзница рационализма — была заклеймена именем безбожной; величайшие запросы человеческого бытия загнаны были в кельи уединенных мечтателей, не могших оторваться от любимых своих занятий. В тиши, ради собственного самоудовлетворения погружались они в запретные изыскания и ни разу не решались добытые ими исследования излагать иначе, как предварительно окутав их старательно и уснастив текстами корана. Тогда только, под общепринятой удобной внешностью, сообщались эти несмелые отрывочные намеки немногим им сочувствующим, и в таком даже виде подобные попытки считались опасными. Не прошло, однако, четверти столетия после запрещения мутазилитского учения, как родился в 260 (873/4) в Басре Абу’ль Хасан Алий Аль-‘Аш’арий, потомок в девятом колене Абу Мусы Аль Аш’ария, того самого, который в борьбе Алия с Му’авией сыграл столь позорную роль посредника на третейском суде (т. I). Праправнук не походил на своего прародителя; вместе с талантом и познаниями соединялся в нем твердый и достойный уважения характер. В теологических изысканиях своих он работал, невзирая на похвалы и немилость власть имущих. Гонимый, он покинул сначала ортодоксов и перешел к мутазилитам, но рационализм не мог удовлетворить его вкусов. Он создал новую систему, задумал применить искусство логически философского рассуждения образованных свободомыслящих к правоверным положениям суннитов, совершенно в таком же роде, как западная схоластика умудрилась обосновать истины христианского вероучения на началах Аристотеля. Как здесь, так и там метафизические положения догмы, обработанные логическим путем, превращались в последовательное целое, которому было придано внешнее значение чего-то объективно научного; как здесь, так и там одухотворенное создание даровитых мыслителей мало-помалу опошлялось и вырождалось при обработке его позднейшими деятелями, пока не остался от прежнего лишь сухой катехизис; собрание параграфов заменило полное жизни, связное изложение душу щемящего религиозного учения. В первый раз рационализм задет был в системе Аш’ария и побит собственным оружием. Никто более не смел уже обзывать представителей ортодоксии невеждами; ликуя, стали они теперь утверждать, что самой мудрости мирской довелось поработать, дабы доказать справедливость традиционного понимания божественного слова. Можно себе представить, какую непреодолимую силу получала от воздействия подобного направления в соединении с наклонностями масс деспотическая власть государственного правления для борьбы с вольномыслящими. А те по-прежнему продолжали безуспешно искать разрешения квадратуры круга в примирении веры с наукой. Но так как не истина, а стремление к ней составляет подлинную ценность работы человеческого духа, то и победа схоластической ортодоксии, не могшей никак перерасти самое себя, обозначала начало конца умственного общественного прогресса. Прошли еще, конечно, столетия, и тогда только наступил этот действительный конец для ислама. В исключительных лишь случаях обращались персы к арабской системе Аш’ария, в большинстве же углублялись все основательней в свой шиитский мистицизм. Даже на арабской почве появлялись то здесь, то там герои духа, развернувшие именно в борьбе с ортодоксией полную силу восточного мышления и чувствования. Но насильственное переиначение персидским мистицизмом ясного значения слов корана вмещало само в себе внутреннюю неправду, а те немногие философы и поэты, которые решались протестовать против официального вероучения, стояли особняком и никогда не имели значительного влияния не только на духовную жизнь широких слоев населения, но далее и в среде образованных почитались мало. Таким образом, искусственная пряжа теологической системы Аш’ария, как кажется, навсегда, в старину и теперь, соткала воедино вместе с духом корана и беспощадность длани мирского правления для всех суннитских стран ислама.