Инспектор Кларк меня заставил, говорю я. Я хотела отказаться, но он не позволил. А Нельсон все равно это заслужил. Он вор. Он украл мои вещи.
Эти слова, такие ничтожные и мелкие, повисают в воздухе. Краем глаза я вижу лицо инспектора Кларка. На нем написана целая библиотека чувств. Презрение. Жалость. И гнев – гнев, вызванный тем, что он позволил себе быть обманутым мной, что я злоупотребила его желанием защитить меня, громоздя одну ложь на другую.
Снова долгая тишина. Патриция Шептон бросает взгляд на старшего суперинтенданта Робертсона. Это явно условный знак, потому что тот спрашивает: Эмма, у вас есть адвокат?
Я качаю головой. Есть юрист, составивший дополнение к договору, когда съезжал Саймон, но я не думаю, что в этой ситуации от него будет много пользы.
Эмма, я помещаю вас под арест. Это означает, что вам будет предоставлен дежурный адвокат – когда вас будут допрашивать. Я смотрю на него. Что вы хотите сказать?
Мы очень серьезно относимся к делам об изнасиловании. То есть исходим из того, что каждая женщина, утверждающая, что ее изнасиловали, говорит правду. Аналогичным образом, мы не менее серьезно относимся к ложным обвинениям в изнасиловании. На основании того, что мы здесь услышали, мы можем обвинить вас в трате времени полиции и попытке воспрепятствовать правосудию.
Вы меня арестовываете? спрашиваю я, не веря ушам. А как же Нельсон? Он ведь преступник.
Обвинения против Деона Нельсона придется снять, говорит Патрисия Шептон. Все. Ваши показания полностью дискредитированы.
Но он меня обокрал. С этим-то никто не спорит, правда?
Вообще-то спорит, говорит Робертсон. Деон Нельсон утверждает, что купил телефоны у кого-то в пабе. Мы можем ему не верить, но с точки зрения улик нет ничего, что связывало бы его с вами.
Вы же не думаете… начинаю я.
Эмма Мэтьюз, вы арестованы по подозрению в попытке воспрепятствовать правосудию и трате времени полиции, нарушив тем самым закон «Об отправлении правосудия по уголовным делам» от 1967 года, статья пятая пункт второй. Вы имеете право хранить молчание, однако если вы умолчите о чем-то на допросе и позже заявите об этом на суде, то это может повредить вашей защите. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Вам все ясно?
Я не могу говорить.
Эмма, нужно, чтобы вы ответили. Вы понимаете суть предъявленных вам обвинений?
Да, шепчу я.
После наступает оцепенение; я словно попала в зазеркалье. Внезапно я уже не жертва, с которой нужно обращаться с нежностью и сочувствием и которой нужно подносить кофе. Внезапно я совсем в другой части отделения, где лампы забраны металлическими решетками, а полы воняют блевотиной и хлоркой. Дежурный сержант, глядя на меня сверху вниз с возвышения за столом, зачитывает мне права. Я опустошаю карманы. Мне выдают экземпляр «Норм и правил»