Правда, проблемы это не решает, и рано или поздно мне придется рассказать ему о Саймоне, Соле, Нельсоне и полиции. А это будет невозможно сделать, не сознавшись в том, что я ему врала. От одной мысли об этом мне хочется плакать.
Я слышу голос матери, слова, которые она всегда говорила, когда я ребенком попадалась на лжи.
Любишь врать – умей не плакать.
Еще она вспоминала стишок про маленькую девочку Матильду, которая так часто вызывала пожарных, что когда пожар действительно случился, они не приехали:
На каждый ее крик: «Горим!»
Ей отвечали: «Больше ври!»
Когда ее тетка обратно пришла,
От дома с Матильдой осталась зола
[10].
С матерью я, впрочем, поквиталась. Когда мне было четырнадцать лет, я перестала есть. Врачи диагностировали анорексию, но я-то знала, что никакого расстройства пищевого поведения у меня не было. Я просто доказывала, что моя воля сильнее, чем ее. Вскоре весь дом сходил с ума на почве моей диеты, моего веса, моего потребления калорий, того, хорошо или плохо прошел мой день, прекратились ли у меня месячные, не чувствую ли я дурноты, не вылез ли у меня на руках и лице бледный пушок под названием лануго. Трапезы тянулись бесконечно долго – родители уговорами, посулами и угрозами пытались заставить меня проглотить еще хоть ложечку. Мне было позволено изобретать все более и более диковинные диеты: предполагалось, что если я пойму, что мне что-то нравится, то появится надежда, что я буду это есть. С неделю мы питались исключительно супом из авокадо с крошевом из жареных яблочных долек. В другой раз – салатом из груши и жерухи, трижды в день. Прежде мой отец был отстраненным, отрешенным родителем, но стоило мне заболеть, как я стала для него важнее всего на свете. Меня водили по частным клиникам, где мне говорили о заниженной самооценке и потребности чувствовать себя успешной в чем-нибудь. Но я уже добилась кое в чем успеха: в том, чтобы не есть. Я научилась улыбаться усталой, но ангельской улыбкой и говорить, что я уверена, что они правы, и что я отныне постараюсь, очень постараюсь думать о себе в более положительном ключе.
Я прекратила, когда одна суровая дама-психолог посмотрела мне в глаза и сказала, что она прекрасно понимает, что я просто манипулирую людьми и что если я в скором времени не начну есть, то будет поздно. Вроде бы анорексия влияет на работу мозга. Ты начинаешь думать по определенным шаблонам, которые проявляются, когда этого совсем не ждешь. Задержишься в этом состоянии – и будешь носить в себе эти шаблоны до конца жизни. Прямо по бабкиной присказке: будешь кривляться – кривой останешься.