Теперь вид у нее еще более удивленный. – Я посмотрю, свободен ли он. – Ей приходится искать его добавочный номер в своем айпаде. Похоже, к специалисту по технологиям гости приходят нечасто.
Моя тирада, обращенная к Дэвиду Тилю, длинна, громка и щедро пересыпана ругательствами. Я едва перевожу дыхание, а он спокойно ждет, когда я закончу. Я вспоминаю, как, когда я впервые пришла сюда, Эдвард слушал того клиента, позволяя его злости омывать себя.
– Это смешно, – говорит Тиль, когда я наконец заканчиваю. – Мне кажется, вы слишком бурно реагируете ввиду вашего состояния.
Он при всем желании не придумал бы ничего лучше, чтобы меня снова разобрало: – Во-первых, я не больна, кретин. А во-вторых, не смей так снисходительно со мной говорить. Я знаю, что я видела. Ты подглядывал за мной и отрицать этого не можешь. Об этом даже в вашем чертовом договоре сказано.
Он качает головой: – Мы просим расписаться в отказе от претензий. Но это на всякий случай. Доступ к изображениям с камер имеет только программа распознавания лиц. Так дом опознает вас и следит за вашими перемещениями, вот и все.
– А душ? – вопрошаю я. – Который то холодный, то горячий, чтобы я со страху обделалась? Что, и здесь распознавание лиц, что ли?
Он хмурится.
– Мне не было известно о каких бы то ни было проблемах с душем.
– А теперь самое главное. Куда все эти камеры смотрели, когда убили Эмму? Они должны были записать, что произошло.
Он медлит.
– В тот день они не работали. Технические неполадки. Просто так совпало.
– Вы ведь не думаете, что я… – начинаю я, и распахивается дверь, толкаемая не без силы рукой Эдварда Монкфорда, который широкими шагами входит в комнату.
– Что ты здесь делаешь? – вопрошает он. Я никогда не видела его таким злым.
– Просит видеоматериалы из дома на Фолгейт-стрит по этой Мэтьюз, – говорит Тиль.
Эдвард вспыхивает от ярости.
– Это зашло слишком далеко. Чтобы духу твоего не было, слышишь? – Секунду я не понимаю, что он имеет в виду: его офис или Дом один по Фолгейт-стрит, но тут он добавляет: – Мы начнем процедуру выселения. У тебя пять дней, чтобы выехать из дома.
– Так нельзя.
– Ты нарушила как минимум дюжину ограничительных условий. Так что можно.
– Эдвард… чего ты так боишься? Что ты пытаешься скрыть?
– Я ничего не боюсь. Меня бесит, что ты постоянно игнорируешь мои пожелания. Честно говоря, это даже забавно – ты говоришь, будто я одержим Эммой Мэтьюз, хотя явно сама на ней зациклилась. Почему ты не оставишь все это в покое? Какое тебе вообще дело?
– Ты подарил мне ее ожерелье, – говорю я, так же злясь. – Если ты такой невиновный, зачем ты починил ее ожерелье и подарил его мне?