– Постойте, – перебивает Кэрол. – Я кое-что возьму.
Она выходит из комнаты и вскоре возвращается с красным блокнотом.
– Это мои заметки о сеансах с Эммой, – сообщает она, перелистывая страницы. – Вы говорили…
– Эдвард сказал, что есть некая чистота…
– …в необремененных отношениях, – заканчивает за меня Кэрол.
– Да. – Я удивленно смотрю на нее. – Он так и сказал.
И, судя по всему, не мне одной.
– По словам Эммы, Эдвард – отчаянный, чуть ли не одержимый перфекционист. Вы с этим согласны?
Я неохотно киваю.
– Но, разумеется, предшествующие отношения невозможно усовершенствовать, сколько бы раз они ни отыгрывались. Каждая последующая неудача лишь упрочивает неадаптивное поведение. Иными словами, разрушительная схема со временем становится все более отчетливой. И безнадежной.
– Разве человек не может измениться?
– Как ни странно, Эмма спрашивала о том же. – Она задумывается. – Иногда это возможно. Однако это болезненный и трудный процесс, даже при участии хорошего специалиста. А полагать, что именно мы способны фундаментально изменить природу другого человека, – это проявление нарциссизма. Изменить можно только самого себя.
– Вы говорите, что мне грозит та же опасность, что Эмме, – возражаю я. – Но получается, что она ничем не была на меня похожа.
– Возможно. Но вы сказали мне, что ваш ребенок родился мертвым. Нельзя не отметить того, что вы обе были по-своему травмированы, когда он с вами познакомился. Социопатов привлекают уязвимые люди.
– Почему Эмма перестала ходить к вам?
Лицо Кэрол выражает сожаление.
– Честное слово, не знаю. Но я уверена: если бы она продолжила приходить ко мне, то сейчас была бы жива.
– У нее осталась ваша визитка, – говорю я. – Я нашла ее спальный мешок на чердаке дома, там же были какие-то консервы. Я думаю, она там спала. Я думаю, что она могла собираться вам позвонить.
Кэрол медленно кивает.
– Полагаю, это уже кое-что. Спасибо.
– Но я не думаю, что вы правы насчет всего остального. Если у Эммы была депрессия, то из-за разрыва с Эдвардом, а не потому, что он ее контролировал. А если она покончила с собой… это, конечно, ужасно грустно, но не он в этом виноват. Вы же сами сказали, что мы должны нести ответственность за свои поступки.
Кэрол лишь печально улыбается и качает головой. Такое впечатление, что она уже слышала нечто в этом духе – может быть, даже от Эммы.
Я вдруг утомляюсь от этой комнаты, от мягкой мебели, беспорядка, диванных подушек, салфеток и психотрепа. Встаю.
– Спасибо, что уделили мне время. Было интересно. Но я, наверное, все-таки не хочу обсуждать смерть дочери. И Эдварда тоже. Я больше не приду.