– Тебя не надо жалеть, – шептала Кларисса, касаясь пальцами его груди, – ты же мужчина.
Это был решительный момент.
Чувствуя ее горячее дыхание на своем плече, он почти всю ночь пролежал без сна, боясь разбудить ее и думая о только что сказанных ею словах.
Да, он все-таки мужчина. Пригибаясь все ниже и ниже к земле под бременем страшного недуга, чувствуя, что для Лу он больше не муж, переживая постоянные неудачи, он забывал об этом. Как будто, сжимаясь, его тело заставило сжаться и его дух, сделало его не мужчиной. Для того чтобы убедиться, что это не просто самокопание, достаточно было подойти к зеркалу.
И все-таки подобные рассуждения не содержали в себе всей правды, потому что мужчиной он был или не был только в отношении к кому-то. Вот сейчас, лежа в кровати по росту, он обнимал женщину и, значит, был мужчиной. Следовательно, размеры ничего не меняют, ведь у него есть разум: он еще личность.
Утром, когда мягкий желтый солнечный свет заиграл на постели, Скотт, чувствуя приятное тепло женского тела, рассказывал Клариссе обо всем, что передумал за ночь.
– Я не собираюсь бороться. Но и сдаваться не намерен, – быстро добавил он, увидев ее недоуменный взгляд, и пояснил: – Я не собираюсь бороться с тем, что не могу победить. Раньше я боялся признаться себе в том, что неизлечим. Так боялся, что однажды сбежал от врачей, заявив, что обследование мне не по карману. А на самом деле меня пугал его вероятный результат. И моя победа в том, что теперь я спокойно говорю о своей болезни.
Чувствуя пристальный взгляд Клариссы и ее маленькую руку на своей груди, Скотт лежал, уставившись в потолок.
– Да, я принимаю это, – после паузы проговорил он. – Я принимаю это и не собираюсь больше жаловаться на судьбу. Я не хочу уходить из мира, затаив злобу. – Резко повернувшись к ней, он вдруг возбужденно спросил: – Ты знаешь, что я решил?
– Что, милый?
На его лице мелькнула почти детская улыбка:
– Я опишу это. Буду писать, пока смогу. И расскажу обо всем, что происходило, происходит и будет происходить со мной. Ведь это удивительно. Моя болезнь не только проклятие – она уникальна. Я изучу ее. Разгадаю все, что смогу разгадать. Вот в чем будет моя жизнь и моя борьба. Я не собираюсь дрожать – больше никогда не буду бояться.
Скотт дожевал печенье и открыл глаза. Достал из халата губку и выдавил в рот несколько капель воды – теплой и солоноватой, но приятно смягчившей сухое горло. Он сунул губку за пазуху: впереди было еще долгое восхождение.
Посмотрев на свой самодельный крюк, Скотт заметил, что тот чуть разогнулся под тяжестью его тела. Он погладил блестящую поверхность крюка и подумал, что сможет, если понадобится, снова загнуть его.