– Элоиза де Вальми. Отвечайте мне. Как вы убьете Филиппа? – сказала я.
Она шла к балкону. Я держалась рядом с ней. Она двигалась ровно, не спотыкаясь, и в нужный момент взялась рукой за портьеру. На одно ужасное мгновение я подумала, что ошиблась и она не спит, но потом увидела, что она пошла прямо на висящую ткань и остановилась в нерешительности, когда одна из складок ее одежды зацепилась за порог. Глаза, устремленные в одну точку, были по-прежнему неподвижны, но она вздохнула и покачнулась. Один бог знает, что ей известно. У меня вырвался вопрос, который я задавала себе все это время:
– Рауль помогает вам убить Филиппа?
Элоиза остановилась и наклонила голову, повернувшись ко мне. Я повторила ей в самое ухо:
– Рауль помогает вам?
Она отвернулась. У меня ничего не вышло. Элоиза уходила, унося с собой свои тайны, все еще погруженная в сон. Я неуверенно протянула руку и отдернула перед ней портьеру.
Мадам величественно прошествовала мимо меня, прошла по балкону и скрылась из виду.
«Господи, Господи, помоги мне!» Я стояла над Филиппом в темной комнате, испещренной пятнами лунного света, держа в руке молочник.
Я тихо разбудила его, применив метод, о котором где-то читала, – легонько нажала под левым ухом. Это подействовало: Филипп открыл глаза, словно проснулся самым естественным образом, и несколько секунд лежал неподвижно, привыкая к темноте и стараясь разглядеть меня в слабом свете луны. Потом он сказал, словно продолжая прерванный разговор:
– У меня был еще один кошмар.
– Я знаю, поэтому и пришла.
Он поднял голову, потом сел в кровати:
– Сколько времени?
– Половина второго.
– Разве вы еще не ложились? Вы ходили на танцы в Субиру? Вы мне не говорили, что пойдете.
– Нет, меня там не было. Я оделась, потому что…
– Вы ведь не уйдете? – Его шепот стал таким громким, что я поднесла палец к губам.
– Тихо, Филипп. Нет… то есть да, но я не оставлю тебя одного, не бойся. Ты пойдешь со мной.
– Пойду с вами?
Я кивнула и присела на край кровати. Большие круглые глаза уставились на меня. Мальчик сидел очень тихо. Не могу сказать, о чем он думал. Не помню, как звучал мой голос, знаю только, что губы у меня застыли, поэтому трудно было говорить. Я сказала:
– Филипп.
– Да, мадемуазель?
– Ты хорошо себя чувствуешь? Ты не… тебе не очень хочется спать?
– Да нет.
– Хорошенько проснулся? Ничего не болит?
– Нет.
– Ты пил сегодня какао? – хрипло спросила я.
Он искоса посмотрел на молочник, потом снова на меня и, поколебавшись, сказал:
– Я его вылил.
– Ты… что? Почему?
– Ну… – неуверенно сказал он, глядя на меня, потом замолчал.