Командарм нас сразу же напоил горячим чаем и стал рассказывать о делах армии. Бои тяжелые, полки поредели, боеприпасов мало, противник подбросил подкрепление, сумел создать полосу оборонительных сооружений, сопротивление его усилилось. Несколько раз командарм отрывался к телефону, терпеливо, не прерывая, выслушивал и, не повышая голоса, краткими репликами отвечал на какие-то вопросы и просьбы: "Да", "Так и делайте", "Не могу", "Пришлю"... Иногда говорил: "Обождите", отрывался от трубки, наклонялся к карте, водил по ней карандашом, потом снова возвращался к телефону и объяснял, что надо делать. Забегали к нему операторы, и хотя их доклады были неутешительными, лицо командарма оставалось каменным, не выдавало внутренней тревоги, будто ему не присущи человеческие эмоции. Указания его были немногословные, спокойно-деловые.
Из того, что мы услышали, поняли, что наступление армии, как и всего фронта, так блестяще осуществленное в декабре и январе, застопорилось, на серьезные успехи рассчитывать не приходится. Но на Говорова нажимали сверху, а он - на дивизии, комдивы - на полки. Вот такая не раз повторявшаяся история!
Ясно было, что на КП Говорова нам больше делать нечего. Спросили, - как проехать в дивизию Полосухина, стоявшую в полосе армии на главном, гжатском направлении. Говоров сказал, что к Полосухину нам добраться невозможно. Дивизия клином вошла в немецкую оборону. Коридор, который она пробила, шириной с километр, простреливается с флангов. Надо, мол, обождать, пока прояснится обстановка. Я спросил Леонида Александровича, можно ли добраться до штаба дивизии? Вернуться в Москву, не побывав если не в полках, так хотя бы на КП дивизии, считалось у нас смертным грехом. Очевидно, Говоров понял наше настроение и показал на карте точку, где обосновался штаб Полосухина.
Он был в четырех километрах от КП армии - в блиндажах, на скорую руку оборудованных в подвалах сгоревших изб. Там мы встретили комиссара дивизии Мартынова. Как и всюду, приняли нас дружески, но не надо было быть опытным физиономистом, чтобы увидеть, что комиссар не очень-то рад нашему приезду. Обстановка здесь действительно была сложной: с разных сторон слышна артиллерийская и минометная стрельба, видны разрывы мин на поле, у черневшей невдалеке кромки леса. Слева от дороги раздавались автоматные очереди. К Мартынову прибежал штабной офицер и что-то полушепотом докладывал, после чего комиссар спросил, у всех ли есть оружие. Он объяснил, что к дороге просочилась группа немецких автоматчиков, их, понятно, отобьют, но надо быть готовыми ко всему. Словом, беспокойства мы доставляли ему немало, и он, вероятно, подумал: какая нелегкая их сюда принесла!