Когда я взглянул на нее, мне показалось, что она украдкой послала мне воздушный поцелуй.
Хозяйка, между тем, отдала какое-то приказание, любопытная толпа тотчас же рассеялась, и затем четыре девушки внесли в комнату большой деревянный некрашенный стол, поставили около одного конца его две табуретки, потом принесли гоми[6], сыр, несколько вареных цыплят и положили это прямо на стол.
Хозяйка и я уселись на табуретки за один конец стола, а около другого поместились, стоя, прислуживающие девушки.
Черноглазая Марта принесла медный рукомойник, из которого сначала хозяйка, потом я, а потом и все остальные, находящиеся в комнате, умыли себе руки.
Затем хозяйка раздала каждому из нас по куску гоми с сыром, а мне еще вдобавок вареного цыпленка.
Есть пришлось, конечно, без помощи ножа и вилки, так как таковых не было и, тем не менее, я с удовольствием позавтракал. Вина не было, но зато хозяйка обильно угощала меня местной фруктовой водкой (ракой).
После завтрака опять все умыли руки, убрали объедки и принесли грязный, вероятно, никогда не луженный самовар. Заварила чай все та же Марта. Очевидно, она была чем-то в роде домоправительницы, и между ею и хозяйкой существовали особенно хорошие отношения. Церемония чаепития происходила среди абсолютного молчания и продолжалась очень долго. Помню, что мне стоило большого труда отказаться от пятого стакана и встать из-за стола.
Меня все время беспокоила участь моей лошади, и потому я тотчас же после чаю отправился к месту переправы.
Оказалось, что мои опасения имели полное основание.
Около духана я нашел целую толпу галдящих милиционеров и среди них моего «Ваську», лежащего на земле. Он тяжело дышал, оглядывал всех жалобными глазами и время от времени пригибал голову к животу, как бы показывая, чем он страдает.
— Пропал твоя лошадь, совсем пропал! — объявили мне.
Я сразу понял, что «Васька» заболел чемером[7], простудясь, вероятно, во время переправы.
Заставив подняться с земли, я попробовал было поводить его, но безуспешно; он тотчас опять лег и вытянул ноги.
Видя, что дело очень плохо, я все-таки велел укутать ему живот бурками, а сам начал наводить справки, нет ли поблизости у кого-нибудь продажной лошади.
Сведения, собранные мною, оказались самого неутешительного свойства; порядочной лошади достать было нельзя и мне предложили за 100 руб. такую клячу, на которую сесть было стыдно.
Только тот, кто делал походы в военное время, может судить, какое важное значение имеет при этом добрая лошадь.
Мой «Васька», например, обладал таким покойным ходом, что я мог делать на нем верст 60 в день без всякой усталости, поэтому перспектива обладания какой-нибудь клячей с тряским, коротким шагом, была для меня особенно неприятной.