– Ну уж и тысячи! – про такого зверя, как рентабельность, воевода Корней, разумеется, и слыхом не слыхивал. – Это ты, Михайла, загнул!
– Отнюдь, господин воевода! Вывод мой подтверждается сей записью, имеющейся на каждом шлеме… – Мишка постучал ногтем по таким же, как на личных медальонах журавлевцев, угловатым цифрам, выбитым на боку шлема. – Извольте убедиться сами, господа бояре.
Боярин Федор молча придвинул к себе светец и принялся разглядывать боковину шлема, дед последовал его примеру, щурясь и дальнозорко отставляя от себя предмет изучения. Оба, разумеется, ничего не поняли.
– Кхе! Это по-каковски здесь? Не по-нашему писано.
– Это цифры – особая счетная запись, господин воевода. Я этой записи купеческих детей в Академии обучаю. Обратите внимание: литер на каждом шлеме всего четыре. Это значит, что самая малая запись, которая может быть – один, а самая большая – девять тысяч девятьсот девяносто девять. То есть тьма[21] без одного человека. Если бы литер было три, то это означало бы, что запись рассчитана, самое большее, на тысячу, а если бы две, то только на сотню. Но литер четыре, значит, счет собирались вести на несколько тысяч – до тьмы. Вот этот шлем – сто девятый, значит, до него было сделано сто восемь…
Мишка прервался, потому что понял – его не слушают: Корней и Федор уставились друг на друга с удивленно-встревоженным выражением лиц, потом боярин Федор решительно, даже зло, произнес:
– Не может быть, напутал что-то парень.
– Кхе, Михайла, ничего не путаешь? Может… это как-то по-другому прочесть можно?
– Читать можно, как заблагорассудится! Журавлевские ратники, к примеру, уверены, что здесь начертаны колдовскими рунами их истинные имена и через это власть Журавля над их жизнями беспредельна. Это – вранье, и любое другое прочтение будет враньем или глупостью. Верно только то, что сказал я!
– Мало ли, что ты сказал? – пробурчал боярин Федор. – Проверить бы как-нибудь…
«Ну, хотел, старый, чтобы я бояричем себя ощутил? Получи!»
Мишка поднялся с лавки, глянул на Федора сверху вниз и выдал «железным» голосом:
– Дозволь осведомиться, боярин Федор Алексеевич, часто ли тебе слово Лисовинов проверять доводится, а если часто, то в чем причина такого недоверия?
– А ну, сядь! – рявкнул дед. – Выделываться он мне тут будет… Гордый, едрена-матрена!
– Недоверие не мне высказано, но роду…
– Сядь, я сказал! – Корней хлопнул ладонью по столу. – Не недоверие это! Нам ошибки допустить нельзя… А ты, Федька… – дед сделал короткую паузу и передразнил гнусным голосом: – «Мало ли, что ты сказал?» С бояричем… с командиром сотни стрелков говоришь!