Все прекрасное началось потом (Ван Бой) - страница 60

Он предложил ей сесть, указав на стул. А сам отправился на кухню. Засвистел водопроводный кран. Он вернулся со стаканом воды.

– Nero, – сказал он.

И, склонив голову набок, наблюдал, как она осушает стакан. Потом взял его и отнес обратно на кухню. Стены в комнате были желтые, прокопченные табачным дымом. Единственным украшением служила висевшая у окна картинка – репродукция «Бури» Мунка[33]. Закутанная в белое фигура, бегущая от сумрака через запущенный сад. Жизнь этого человека, подумала Ребекка, сродни медленному падению.

Боль, отягченная раздумьем.

Он принес еще стакан воды. Она сделала глоток и отставила стакан в сторону. Он наблюдал за нею. Потом спросил, откуда она, и про детство тоже спросил. Она сказала:

– Мать нас бросила.

Он пожал плечами.

– Расскажите что-нибудь хорошее, – сказал он. – Вспомните что-нибудь приятное, а после можете меня рисовать.

И тогда она принялась перебирать свое прошлое, пока в ее памяти случайно не возник случайный образ в виде почтовой открытки, – и она рассказала историю о том, как однажды они с сестренкой нашли выброшенное на берег моря старенькое пианино. Они были тогда счастливыми девчонками и проводили каникулы вместе с дедом в дождливом Довиле[34]. А на другой день пианино исчезло: его унесло приливом обратно в море. Она тогда очень сильно огорчилась. Но тем же вечером дед дал ей листок бумаги и попросил нарисовать пианино, чтобы оно ожило в ее памяти.

Рисунок Ребекки: выброшенное на берег моря пианино. 6 лет.

Мужчина с голой грудью провел руками по воображаемым клавишам, достал сигарету. Потом предложил пачку Ребекке – и они закурили на пару.

Когда Ребекка устанавливала мольберт и доставала карандаши, она заметила, что у нее дрожат пальцы.

Он так и остался обнаженным от пояса и выше, и вялая плоть свисала с его мышц, сохранивших, впрочем, округлость, которая была свойственна его мускулатуре в молодости, – это напоминало красоту, тронутую первыми признаками увядания. Лицо у него было плохо выбрито. Скулы высокие, не сказать высокомерно вздернутые.

Просидев молча битый час, он спросил, можно ли ему еще покурить. Ребекка отложила карандаш, и они закурили вдвоем.

– Несчастный я человек, – бросил он.

– Вы это о чем?

– Беда идет за бедой.

– Понимаю, – сказала она. Ее беда была вялотекущей, а его стремительной.

– Такова моя судьба, – продолжал он.

– Сочувствую, – откликнулась Ребекка.

– Ну да, – сказал он. – Как у Эдипа: такова моя судьба.

Он прикурил новую сигарету.

– А судьбу не изменишь, – прибавил он.

Ребекка кивнула.

– Печально это, понимаете? Как погода.