– Я тоже люблю рисовать.
Ребекка разглядывала рисунки, не зная, что сказать.
Он истолковал ее молчание как трепет.
– Вы хорошая, – сказал он. – Когда придете снова, я покажу вам еще кое-что.
Было уже поздно, и к тому же похолодало, когда Ребекка вышла на улицу. Под мышкой она держала рисунок. Свою первую серьезную работу.
Она еще немного постояла под балконом Генри в надежде, что, быть может, он ее заметит. Но было прохладно – стоило немного прогуляться, чтобы почувствовать себя уютно после долгого пребывания в тепле.
Тут ее окликнули:
– Ребекка!
– Привет! – отозвалась она, взглянув вверх.
– Что ты там делаешь?
– А почему бы тебе не спуститься ко мне? – предложила она.
– Ладно, только наброшу что-нибудь.
– Впрочем, не надо, Генри, не спускайся, я сама поднимусь к тебе.
Тут же послышался еще чей-то голос – с другого балкона.
– Да решайте уже! У меня дети все никак не заснут. Пусть сам спускается к тебе, – скомандовал тот же голос. – Не пристало бегать за мужиками в твоем возрасте.
Хлопнули ставни.
Она вошла в дом и стала ждать лифт. Когда он приехал, там стоял Генри – в пижаме.
– Я же сказала, сама поднимусь, – бросила она.
– А крики?..
Они поднялись на его этаж – дверь в квартиру была открыта. В ванной, послышалось Ребекке, шумела вода. Она положила мольберт и рисунок на диван. Генри объяснил, что как раз отмывал пятна крови с одежды.
– Неужели ожил кто-то из твоих подопечных?
Генри рассмеялся, и она последовала за ним в ванную комнату – там на краю ванной висела рубашка. Он опустился на колени и снова взялся за чистку. Ребекка смотрела.
Генри выключил кран – и рассказал, что произошло.
Ребекка все выслушала – и сходила за солью и лимонами.
И провела рукой по затылку Генри. Волосы у него были мягкие. Ее пальцы нащупали мышечный бугорок между шеей и плечом. Она подумала – удастся ли ей когда-нибудь узнать его по-настоящему, если их близость изменит ее жизнь или если он, подобно уходящему лету, растворится в своей увядающей красоте, как всякое лето на исходе.
Нельзя увидеть будущее. Порой она чувствовала, что должна ему открыться, но потом то ли он говорил что-то не так, то ли у нее чуть заметно менялось настроение – и она опять замыкалась в себе, совершенно внезапно.
Наконец, они развесили его мокрую одежду на балконе. В некоторых местах, где кровь впиталась, на ней все же остались едва различимые темные пятна.
Ее рассказ о мужчине с голой грудью взволновал Генри до глубины души. Он сделал ей бутерброд с тонко нарезанными ломтиками холодной ягнятины, приправленной