[35].
– Он как будто ждал меня… как будто ждал кого-то, кто возьмется его рисовать.
Генри кивнул.
– А потом, уже собираясь уходить, – продолжала она, – я поняла, почему он меня впустил.
Ребекка показала Генри три подаренных ей детских рисунка.
– Господи! – удивился Генри. – Что это?
– Он тоже художник, – объяснила она.
Генри вернул рисунки Ребекке.
– Он сказал, что верит в судьбу, – продолжала она.
Генри усмехнулся.
– О, не сомневаюсь. Вот только правда в том, что его жена не удосужилась вовремя посмотреть на дорогу. Судьба – сказочка для малодушных.
– Я не уверена, что теперь готова с тобой согласиться, – возразила Ребекка. – Разве ты знаешь, что с ним случилось на самом деле? Знаешь, каково это, когда у тебя на глазах умирает любимый человек?
Генри потупил взор.
– Прости.
– Ничего, – сказал Генри. – Это дело давно минувших дней, не бери в голову.
– Не надо так.
– Ты о чем? – резко спросил Генри.
– О тебе, вот о чем.
Генри схватил бокал, швырнул его о пол. И на мгновение замер в неподвижности. Потом переступил через осколки и направился в спальню.
Ребекка нашла щетку и принялась собирать битое стекло. Она думала о том, что случилось. Прошло десять минут. И вот в дверях появился Генри.
Она продолжала подметать.
– Что, испугалась?
Она кивнула.
– Теперь пожалуешься мамочке, что я малость не в себе?
– Нет, – прямо сказала Ребекка, – моя мамочка бросила меня с Натали, когда нам было семь.
– Натали?
– Это моя сестра, разве я не говорила?
– Она – бросила? И вас воспитывал отец?
– Мы так и не узнали, кто наш отец. Мать никогда о нем не рассказывала, так что не было никакого уютного домика со ставнями, садовым шлангом, винным погребом и стареньким «Ситроеном». А жили мы у деда и сами заботились о себе. Потом сестра уехала с каким-то козлом на юг Франции, а я вот торчу здесь и подметаю за тобой осколки.
Генри молча смотрел на нее.
– Так что не тебе одному пришлось туго, – сказала она и расплакалась.
Генри обнял ее и осторожно повел в спальню – там они легли, провалившись во тьму.
Через несколько часов жизнь Ребекки распахнулась перед Генри, точно подробная карта.
Генри даже не догадывался, что переживала она, вспоминая те или иные события в своей жизни, но ему очень хотелось знать все-все, и это страстное желание стало началом чего-то очень важного – того, что он не ощущал ранее ни с одной другой женщиной.
Затем он заварил ромашкового чаю. Было очень поздно. Цветки размягчались в кипятке. Они неспешно пили чай с медом.
А потом они целовались. Ее ожерелье попало им между губ. На постель пролился лунный свет, очищая их бледным огнем.