— Но это же село, — подняв одно плечо, буркнула Петина мать, — а у нас город.
— Ну, со свиданьицем! — Мама первая взяла граненую стопочку с водкой, хлебнула половину, по-мужицки крякнула и стала есть винегрет.
— Эх, Расея-матушка! Как же у вас все так бедно! Вся Московская область ни черта не умеет делать, и самая она бедная.
И нам на лекциях, помню, говорили, что хуже Московской области нет — картошка да капуста.
— Но ведь недавно только кончилась война, — сказал робко отец Пети.
— Все теперь на войну давайте валить! А где же ваши палисаднички, цветочки? Вот в доме-то у вас, конечно…
Дом середняков-интеллигентов. Мама Пети, видно, окончила гимназию, папа — директор ремесленного училища. Утварь и мебель старые и, чувствуется, давно переходят из поколения в поколение.
— Эх, давайте за тех, кто умеет работать! — подняла мама рюмочку и «доконала» ее.
Мама Пети в испуге глотнула из своей, а папа с удовольствием осушил вторую. Перекусили, перекинулись еще какими-то фразами, и тут мы наконец поняли, почему так испугана Петина мать: какая же голытьба прибыла с ее сыном! Мама, вытерев рот платочком, коленкой дотронулась легонько до моей: дескать, давай угостим и мы их. «Черные очи», — шепнула мне. Она подала тональность, и мы запели. Да так, как надо, как у себя дома. Мамочка моя божественным альтом вела вторую партию.
Петя кусал ногти, его отец, красный и потный, приставив кулак к губам, с интересом слушал, а мать, втянув голову в плечи, с нетерпением ожидала конца пения. Мы допели, мать внесла суп и стала разливать по тарелкам. Я уже не могла сидеть и выскочила в сени. Подошла к маленькому оконцу. Как раз садилось солнце, и его лучи, как горящие сабли, торчали из-за тучи, похожей на мартовский сугроб.
— Мамочка, моя дорогая, на черта они нам сдались! — обернулась я, заслышав ее шаги.
— Да, поедем, поедем отсюда…
— Уезжаете? — просияла мать Пети. — А сын говорил — с ночевкой.
— Нет, у нас же знакомые в Москве, — весело отвечает мама.
За калиткой Петя, какой-то покрасневший то ли от еды, то ли от обиды, в накинутом на плечи старинном дедовом черном зипуне выговаривал мне напоследок:
— Ты всегда так! Все скомкала, и всегда ты так, во всем.
Но попрощались по-хорошему.
В электричке мы сидели и смотрели на мелькающий за окном лес.
— На черта они нам сдались, дочка!
— А еще больше мы им!
— Ты вышла в сени, я ей говорю: у меня еще пятеро моложе Нонны, мужа уже нету. От это я им выдала! — сквозь смех говорила мама. — Они же думают, что мы всем колхозом в ихнем доме поселимся, как цыгане.
Да, тут я поняла, что Петя — это не тот человек, которого я придумала, а самовлюбленный отличник по всем предметам, кроме мастерства актера. Мама была у меня умная — она сразу отметила полную несовместимость нашего мира с Петиным. Она еще не знала, что я уже нарядила Петю в вельветовую курточку. На курсовых фотографиях отчетливо видно, что воротник той курточки сшит на женский манер.