— Что же?
Он выдохнул и откинулся на спинку стула, нервно теребя нижнюю губу.
— Я никогда не говорил об этом, братец, даже с Кэролайн, и, наверно, я пытался задавить это внутри себя, но если я когда-то и думаю об этом паломничестве, то это всегда в связи с чем-то другим на заднем плане.
— Чем-то другим?
— За всей этой эйфорией…
— Что же это?
— Ужасная вина, братец.
Я покачал головой и дотронулся до его плеча.
— Я чувствую иногда, что могу утонуть в этом, — сказал Хэнни, и глаза его снова заблестели.
— Этого ничего нет, Хэнни.
— Тогда почему я ощущаю это, братец, если я не сделал ничего дурного?
— Не знаю. Может быть, ты не чувствуешь, что заслужил, чтобы тебя вылечили. Я знаю, такое довольно часто бывает с людьми, которых спасли от чего-то. Это вроде бы называется «вина выжившего».
— Может быть.
— Послушай, я, может быть, не верю в то, во что веришь ты, Хэнни, и это, может быть, мой изъян, но, как бы там ни было, даже я вижу, что ты не растратил зря те возможности, которые были тебе предоставлены. Ты много значишь для людей. Ты принес им столько счастья. Матери, Родителю. Всем в церкви. Если кто-то и заслужил быть выпущенным из той тюрьмы, в которой все пребывали, так это ты, Хэнни. Не разбрасывайся этим теперь. Ты хороший человек.
— Если бы только Мать и Родитель были с нами.
— Я знаю.
— Мне просто жаль, что я не могу вспомнить больше.
— Не нужно тебе. Я помню все, как было. Я расскажу вместо тебя, если полиция придет к нам.
— Расскажешь?
— Конечно.
— Прости меня, братец, что я должен прибегать к твоей помощи, но я ничего не помню ясно.
— Ты доверяешь мне?
— Да, да, конечно, доверяю.
— Тогда тебе не нужно больше ни о чем тревожиться. — Слезы теперь текли по щекам Хэнни, и я обнял его: — Те вечера, когда я сидел около твоего дома, я не хотел пугать или беспокоить тебя. Я просто хотел, чтобы ты знал, что я здесь.
— Извини.
— Я не болен.
— Нет, нет, теперь я это понимаю.
Джим снова стучал в дверь. Я услышал, как он кашляет и звенит ключами.
— Нам пора идти, — сказал я.
— Да, хорошо, — улыбнулся Хэнни.
— Если Джим что-то вбил себе в голову, от него не избавишься.
Хэнни посмотрел мне прямо в глаза:
— Спасибо тебе, братец.
— За что?
— За то, что присматриваешь за мной.
— Это то, что я всегда хотел делать, Хэнни.
— Прости, что я не позволял тебе.
— Теперь уже неважно.
Джим выпустил нас и запер за нами дверь.
— Ты на машине? — спросил я, когда на ступеньках мы надели шарфы и натянули перчатки.
— Нет, я не хотел в пробках стоять. Приехал на метро.
— Я тогда проеду с тобой часть пути.
Хэнни взглянул на меня: