Мистер Белдербосс поднял глаза к потолку и вздохнул:
— Мне только стыдно, что я скрыл это от Мэри. Мне следовало бы рассказать ей о том, что произошло, просто на случай, если она услышит об этом из вторых рук. У нас любят совать нос в чужие дела. Чуть заслышат вой сирены, и все тут же бегут к окнам.
— Уверен, Рег, ваша жена все поймет, если вы ей расскажете.
— Вы думаете, мне следует ей рассказать, преподобный отец?
— Вам решать. Вы лучше ее знаете.
— И это не грех — скрывать от кого-то что-то важное?
Отец Бернард помолчал.
— Рег, — снова заговорил он, — я с трудом пытаюсь понять, что именно за грех вы совершили. Вы не малое дитя, чтобы посылать вас читать три раза «Аве, Мария» за то, что вы нагрубили мамочке. По-моему, вам нужно время, чтобы все обдумать и решить, как будет лучше.
— Но что Бог хочет? Что я должен сделать?
— Какое бы решение вы ни приняли, оно будет правильным, если вы верите в Него, — улыбнулся отец Бернард.
Мистер Белдербосс почесал затылок и с шумом выдохнул воздух.
— Послушайте, — сказал отец Бернард, — мне кажется, вам нужно быть в диалоге с Богом, а не протягивать руки, умоляя покарать вас. Не торопитесь, говорите с Ним, молитесь о наставлении на путь истинный, а не о наказании. Бог ответит вам, Рег.
— Да, конечно, я понимаю.
— Вам нужно подумать о том, чего вы достигнете, если расскажете обо всем Мэри, — продолжал отец Бернард. — Будете ли вы счастливы, если скажете все жене, но заставите ее переживать? И будет ли для вас наказанием, если вы сохраните все в тайне?
Мистер Белдербосс покачал головой:
— Не знаю. Все это как-то неправильно.
— Что ж, в горе мы нередко так себя чувствуем.
— Нет, я другое имею в виду, преподобный отец. Я имею в виду, неправильно было хоронить его там.
Воцарилась тишина. Потом отец Бернард спросил:
— Почему ваш брат предпочел, чтобы его похоронили не в Сент-Джуд, Рег?
— Чтобы быть вместе с семьей, — тихо ответил мистер Белдербосс.
— Вы как-то не очень уверенно говорите.
Мистер Белдербосс ничего не ответил, только смотрел себе под ноги.
— Скажите мне, если я снова вмешиваюсь не в свои дела, — сказал отец Бернард, — но вы на днях говорили, что Уилфрид как будто сильно изменился с тех пор, как вы приезжали сюда в последний раз.
— Да, преподобный отец, так оно и было.
— В чем он изменился?
— Не знаю. Он больше не был самим собой. Он, мне кажется, отступился.
— Отступился от чего?
— Если честно, преподобный отец, то, по-моему, он отступился от веры.
— Почему же такое могло произойти?
— Не знаю, преподобный отец, но, по моему разумению, он больше не верил в то, что говорил по воскресеньям на мессе. Это стало больше похоже на пустые слова. Брат слишком уж старался. Знаете, когда вы произносите что-то достаточно часто, вы начинаете верить в это… А в конце концов он, похоже, закрылся от всех. Не говорил ни со мной, ни с Мэри. — Мистер Белдербосс закрыл глаза. — Бедный Уилфрид, — произнес он, качая головой, — потерять веру тяжко любому человеку, но священнику это, наверно, невыносимо. Это, должно быть, свело его с ума.