Против этого я не мог возражать, поэтому вышел на крохотный балкончик и стал смотреть вниз на Олд-Комптон-стрит. Отсюда она казалась неизменившейся.
Я видел джазовый клуб «Ронни Скоттс» и кондитерскую «Валери», алжирскую кофейню и объявление на лестничной площадке, которое уже двадцать лет предлагало посетить уроки французского языка на втором этаже. Думаю, я уже мог бы бегло говорить по-французски.
— Ему отрезали волосы, — сказала Джина. — В школе. Затащили в туалет и обрезали все его прекрасные волосы.
Меня внезапно затрясло.
— Кто это сделал? — воскликнул я, хватаясь за перила, словно мог упасть. — Обрезали волосы? Когда?
— Ты знаешь, — ответила Джина. — Те, кому он не нравится. Эти грубые парни. В первый же день, когда он вернулся. После исключения.
Я не мог говорить. Я не мог перестать дрожать. Это продолжается слишком долго. Это надо прекратить.
— Я хочу забрать его из этой школы, Гарри, — говорила Джина. — Ты знаешь, что он собирается бросить школу? И пойти работать? Какое у него будет будущее, если он оставит школу и будет тратить все время на какую-то паршивую работу?
— Я найду его, хорошо? — сказал я. — Я найду его и приведу обратно.
Я присел рядом с ней и рискнул положить руку ей на плечи.
— Я понимаю, почему ты расстроена, — продолжал я. — Но я его найду. И их я найду тоже. И я прекращу это, обещаю. Они больше не посмеют его обидеть, Богом клянусь.
— Дело не только в Пэте, — проговорила она, и я убрал руку.
Не только в Пэте? А в чем?
Как будто я не мог угадать.
— С этим мерзавцем Питером не вышло ничего хорошего.
Я промолчал.
— Оказалось, что он хочет жить со своей женой, — сказала она. — Оказалось, что он хочет попробовать все сначала.
— Ух ты, — ответил я. — И какова вероятность, что он не вернется?
— Ты такой циник, Гарри. Вы, старые романтики, все такие злые и испорченные. Потому что все время разочаровываетесь.
— Я их видел, — сказал я. — Питера и его женушку. С детьми.
Я поколебался.
— Ты гораздо красивее, чем она, Джина. Я видел эту женщину. Ничего особенного.
Я ждал, что Джина начнет отрицать свою красоту. Она всегда так делала в двадцать лет. Подобно всем красавицам, она бесилась, когда люди говорили о ее красоте, словно ее внешность — самое интересное, что есть в ней. Но теперь она просто засмеялась.
— Да, ну ладно. Японцы говорят — мужчина начинает скучать с красавицей через три дня, но и к уродине привыкает тоже через три дня.
— Жестокая раса.
— В переводе эта фраза теряет свой смак. А вообще-то они добрейшие люди в мире.
Она отвернулась. Между нами начала было снова расти стена. Но теперь опять исчезла. И я увидел, что Джина не разрушала наши жизни. Она разрушила только свою. Я понимал, что никогда не найду в своем сердце ненависти к ней.