«Мы отдали все. Многие из нас не вернулись. А вы, гады, не оправдали наших надежд».
Мой отец прятал это в себе лучше, чем Кен Гримвуд, но это было то же самое. За чистыми занавесками и подстриженной лужайкой дома моей семьи — скромного дома, ради которого мой папа вкалывал на трех работах, с трудом собирая деньги на первый взнос, — скрывался человек, не склонный злиться и жаловаться.
Но когда я вырос и белокурый, коротко стриженный мальчишка превратился в самого обычного, бесцветного, склонного ошибаться мужчину, который только и умеет, что портить жизнь себе и окружающим, я не мог отрицать тот факт, что я — один из толпы мерзавцев, которые не оправдали надежд моего отца.
— Ты разрушил мою жизнь, — сказал он мне, когда я огорошил его новостью о том, что наш с Джиной брак дал трещину.
— Ты сам сделал свою жизнь, — сказал я ему, желая ранить его так же, как он ранил меня.
В моем отце был кусок льда. Он был порядочным человеком, вежливым, воспитанным, и у него было множество хороших качеств. Но внутри его прятался твердый кусок черного льда, и я ни разу не видел, чтобы он начал таять, пока не родился мой сын. Он не растаял до тех пор, пока не появился Пэт, и тогда я наконец-то увидел на его лице взгляд, говорящий: что же, может быть, теперь все наладится.
— Хороший чай, — одобрительно кивнул Кен.
Я посмотрел на часы. Мне надо было еще отвезти его домой и вернуться обратно. Я сделал большой глоток чая, хотя он обжигал мне рот.
И тут я увидел в саду свет.
Вернее, огонек, а не свет. В темноте, в домике для игр, крохотный огонек, который на мгновение становился ярко-красным, а потом делался неярким, похожим на янтарь.
— Вот маленький негодяй, — проговорил я и отпихнул стул, вставая.
Кен взглянул на меня, потом в сад. Но ничего не сказал.
— Мой сын, — пояснил я. — Он в домике для игр. Курит в домике для игр марихуану.
Кен наклонил голову набок. Домик для игр? Марихуана?
Я пробормотал что-то бессвязное и тут же понял, что должен успокоиться.
— Я убью его, — просто сказал я, и Кен внезапно все понял и поднял руку, когда я направился к двери, ведущей в сад.
— Говорят, что ребенок нуждается в любви больше всего тогда, когда меньше всего ее заслуживает, — произнес старик.
Я уставился на него.
— Так говорят?
Он кивнул:
— Так я слышал.
— Верно, — кивнул я. — Я должен последовать совету человека, которого только что вышвырнули со свадьбы его внучки.
Кен Гримвуд лишь улыбнулся.
— Ничего, если я покурю здесь? — спросил он.
— Нет, — ответил я и вышел в сад.
Я почувствовал тошнотворно сладкий запах марихуаны, еще не доходя до домика. И увидел внутри Пэта, похожего на Гулливера, сгорбленного, слишком большого для того, чтобы поместиться внутри. Я открыл дверь и вошел. Он с вызовом затянулся. Красный огонек загорелся снова. И я понял, что не убью его. Ни сегодня и никогда. Я просто любил его.