Я гордился им. Гордился тем человеком, каким он вырос.
Борясь с желанием закрыть глаза, я смотрел, как он прикурил и с явным наслаждением затянулся. Было уже совсем светло, и солнце светило ярче с каждой минутой.
— Я могу пойти туда, — сказал он, немного помолчав, и я сперва подумал, что он говорит о том, чтобы вернуться в больницу. — В школу, — продолжал он. — В Рамсей Мак. Я спокойно могу пойти туда сегодня.
Я помотал головой и проснулся окончательно.
— Тебе не надо, — сказала. — Уже почти конец семестра. Ты пропустил все экзамены.
В его голубых глазах что-то промелькнуло.
— Может, и не пропустил, — сказал он. — Может, я разделался с ними одной левой, потому что они были проще пареной репы, а я учусь гораздо лучше всех этих болванов.
Я просветлел:
— Так и было, Пэт?
— Может быть, — сказал он. — Кому какое дело? Экзамены ничего не значат. Из-за них не обязательно ходить в школу, и можно найти занятие получше. Просто тебя оставляют в школе, чтобы не плодить безработных.
Он кивнул, что-то решая:
— Но сегодня я хочу пойти туда. Когда все будут там. Все они. Каждый из них.
— Никому в Рамсей Мак нет дела до того, появишься ты или нет, — сказал я, ощущая тревогу.
Я чувствовал, что теперь он свободен от Рамсей Мак и нам надо оставить все это позади.
Я не хотел, чтобы он шел в школу.
— Но я этого хочу, — сказал он, читая мои мысли, и выпустил из ноздрей две струйки дыма.
Он раздавил сигарету потертым школьным ботинком и столкнул окурок в сточную канаву.
— Я просто думаю, что должен это сделать, — сказал он.
Поэтому мы отправились позавтракать, а после этого я повез его в Рамсей Мак в самый последний раз.
На игровых площадках поднималось множество шатров. Большие белые бедуинские палатки для последнего дня семестра, для раздачи наград, похлопываний по спине и речей. Я подумал, что это можно было бы и пропустить.
Звенел звонок, возвещая начало занятий, когда мы остановились у ворот. Но экзамены были уже сданы, начинались каникулы, и распорядок дня в Рамсей Мак уже не был таким строгим.
Поэтому перед школьными воротами царило столпотворение.
Тут были все — и обычные дети, норовящие все разом протиснуться в ворота, и остальные.
Уильям Флай. Прыщавый. Кучка хихикающих отморозков, которые всегда группируются вокруг подобных Флаю и его прихвостню с изрытым прыщами лицом.
И Элизабет Монтгомери, еще более красивая, чем обычно, почти превратившаяся в женщину, со сверкающим кольцом в честь помолвки, камень на котором был размером с отель «Рамада-инн». Кольцо было надето на третий палец левой руки.