Анжель вдруг осознала, что он стоит напротив, что-то быстро говорит, а в глазах такая тревога, такая нежность:
– Я сын своего Отечества, – наконец дошли до ее слуха его слова, – а потому жизнь моя и силы ему принадлежат. Не судите…
– Я вас видеть больше не желаю, и коли вы человек чести, ежели только шпион может быть человеком чести, – подлила она яду до краев, – то умоляю вас отпустить меня к соотечественникам. Клянусь, что ни слова не скажу про ваше ремесло. Вам же лучше бежать, пока еще есть время. А не отпустите меня – я сама уйду.
– Это мы еще посмотрим! – выкрикнул князь, хватая ее за руку и рывком привлекая к себе. – Уйдешь? Сама от меня уйдешь?! Да ты можешь напридумывать все, что угодно, но разве тело твое забудет меня? Разве сердце твое станет лгать?
Он не договорил, припав к губам Анжель, и та едва не потеряла сознание от неистового влечения к этому человеку. Она слышала плеск волн, ее опаляло солнце, где-то заливались жаркими трелями кузнечики, а ноздри трепетали от запаха цветущей смородины. Эти призрачные ощущения делались с каждым мгновением все отчетливее, теперь Анжель уже не сомневалась, что когда-то испытала их наяву и князь был связан с ними неразрывно. «Неужели вправду мы знали друг друга прежде?» – проплыла трезвая мысль, но тут же растворилась в шквале страсти, нахлынувшей на Анжель.
– Господи помилуй! Беда на пороге, а они?! – возопил голосом Матрены Тимофеевны ворох шуб и платков, а потом ворох сей был брошен на Анжель, и она увидела князеву мамку, которая принялась одевать ее с неимоверной быстротой, яростно ворча: – Охальник! Потаскун! Гуляка разбойный! Чего стал, как твой хрен? А ну, одевайся, не медли!
Анжель безвольно, будто кукла, подчинялась ее сильным рукам, а князь, усмехнувшись:
– Проворному недолго снаряжаться! – накинул на себя бекешу и, быстро склонившись над женщинами, сгреб их обеих двумя руками, осыпал быстрыми поцелуями: – Вы – все, что мне в жизни дорого. Сбереги ее, мамушка, и себя сбереги, что бы ни было. Может быть, мрачная туча пронесется мимо, прощайте – и храни вас Бог!
Он кинулся к двери… но тотчас отошел медленными шагами на середину комнаты. Прямо в грудь ему упирался штык, примкнутый к ружью, которое сжимал в руках французский солдат. Глаза его горели таким торжеством и был он так упоен удачею, что даже не заметил, как Матрена Тимофеевна, прижав к себе Анжель, бесшумно скользнула в щель между двумя тяжелыми бархатными шторами. Они оказались в пыльном синем полумраке.
* * *
– Бежим! – шепотом приказала мамушка и, прошмыгнув в какую-то дверь, понеслась по длинному коридору. Анжель бежала следом, недоумевая – почему верная мамка оставила своего князя на произвол судьбы, а не кинулась ему на подмогу? Впрочем, что ж тут удивительного? Приказ был дан: спасаться, а Матрена Тимофеевна не из тех, кто выходит из барской воли. В этот миг Матрена Тимофеевна остановилась и, осторожно приотворив какую-то дверь, заглянула в комнату.