– Ты что, Колька? – сказала Галинка. Голос ее при этом непривычно дрогнул, может, оттого, что она чуть ли не впервые назвала его по имени. – Ты что это себе придумал? Да ты же за неделю сопьешься, не понимаешь, что ли?
– Поч-чму эт-т я… за неделю?.. – отводя от жены пьяные глаза, мрачно пробормотал он.
– Потому что… – Тут она отчего-то замолчала, как будто поперхнулась, и, не объясняя причины, по которой он сопьется даже не за месяц, а вот именно за неделю, сказала: – Вот что, солнце мое, дома ты сегодня сидел последний день. Я тебе работенку подыскала, завтра потопаешь.
Колька хотел было оскорбиться тем, что жена что-то решила за него, даже с ним не посоветовавшись, но, прежде чем он успел выразить недовольство, в пьяной его голове заворочалась совсем другая мысль.
«Ну и хорошо, – со ставшей уже привычной вялостью подумал он. – Какую, интересно, она мне работу нашла? Вахтером, наверно. Точно, в подъезде объявление висело, сутки через двое. И хрен с ним, подежурю, жрать-то надо».
О том, что его жизненные планы навсегда теперь ограничатся необходимостью хоть как-то себя прокормить, Колька старался не думать.
Назавтра Галинка повезла его не в домоуправление, как он предполагал – вахтер ведь требовался в подъезд, – а в противоположную сторону. Спрашивать, куда они едут, он все-таки не стал – угрюмо молчал, глядя в окно. А что спрашивать? Где готовы платить деньги инвалиду, там он и будет работать.
Он встрепенулся, только когда жена остановила свою «Ассоль» у ворот стадиона.
– Ты чего? – спросил Колька. – Ты… куда?
– Не узнаешь, что ли? – Галинка была совершенно невозмутима. – Забыл, где со мной познакомился?
Ну да, именно здесь они и познакомились – сюда она пришла писать про победителя городских соревнований по легкой атлетике. И отсюда он впервые звонил ей в газету, глядя на золотой ковер одуванчиков под окном тренерской. Сейчас тоже был июнь, и одуванчики цвели точно так же. Но сейчас-то… зачем?
– Зачем ты меня сюда привезла? – еле сдерживая злость, спросил Колька. – Поиздеваться?
– Поиздеваться над тобой – цель моей жизни, – усмехнулась она. – Больше заняться мне нечем! А здесь, между прочим, детско-юношеская спортивная школа. Это если кто забыл.
– Ну и что? – тупо переспросил Колька.
– А то, что академка у тебя через месяц заканчивается. Учиться пора, Иванцов. Вот выучишься и будешь детишек тренировать. Есть другие идеи? Излагай.
Других идей у Кольки не было. Она попала в самую точку – в такую точку, о которой он за своими страданиями и рыданиями совсем забыл. Он настолько плотно задраил у себя в душе все двери, за которыми находился спорт, что самая простая мысль, о тренерской работе, даже не пришла ему в голову. Хотя – ну чем еще он мог бы заняться? Не бизнесом же. При одной мысли о том, чтобы начать «крутиться» – именно это означали для него занятия бизнесом, – Кольке становилось тошно. Если бы ему предложили выбрать дело, к которому он менее всего приспособлен, то это оказался бы именно бизнес. А если не идти в бизнес, то, значит, надо идти в вахтеры, или как они теперь называются, консьержи? А если навсегда смириться с таким жалким существованием, то не лучше ли просто прекратить его? Сразу, вниз головой из окна, или постепенно, гася сознание ежедневной выпивкой?..