Вряд ли Игорь хотел видеть ее теперь, если не хотел видеть раньше. Но теперь Ирина должна была его увидеть, хочет он этого или не хочет – для последнего разговора.
Она знала, где его палата, потому что Агнесса Павловна обмолвилась однажды: мол, хорошо, что Игорь находится в конце коридора, по крайней мере, с одной стороны нет соседей.
Дверь в последнюю по коридору палату была чуть приоткрыта.
Прежде чем Ирина толкнула эту дверь, чтобы войти, оттуда донесся голос. Говорила женщина, и это заставило Ирину приостановиться. Она не видела говорившую, но сразу, даже не вслушиваясь, поняла, что это Катя. Было в ее голосе что-то необычное – какая-то особенная, летящая нежность.
– Ты только не тревожь себя, – говорила Катя. – Видно, встревожился, вот и стало тебе хуже. Теперь-то как, ничего?
– Теперь ничего.
Если бы Ирина не понимала, что мужской голос может принадлежать только Игорю, она не узнала бы его. Он был как пропасть – ни одного живого оттенка, бездонная пустота, то самое «ничего», которым он это и назвал. Вся неуловимая нежность Катиного голоса не имела к этой пустоте никакого отношения.
– Я завтра еще приду.
– Не надо. Делай, что врачи говорят.
– Доктор велел во вторник с вещами прийти. Он меня на сохранение хочет положить, опасается почему-то.
– И правильно. Ложись на сохранение.
– А я, знаешь, вовсе не опасаюсь. Это же не болезнь. Все женщины рожают. Бабушка рассказывала, она маму вообще дома родила, даже врача не вызывали, только повитуха прибежала. Ничего, все благополучно обошлось. И у меня обойдется. Только бы ты не тревожился!
При этих последних словах в Катином голосе прозвучало отчаяние.
– Я не тревожусь. – Ирина расслышала, что Игорь поморщился. – Катя, иди домой.
– Ты устал, да?
– Да. Иди.
И снова Ирина расслышала, что он не устал, а просто хочет, чтобы Катя поскорее ушла. В его голосе звучали совсем не те интонации, которые могли бы звучать в разговоре с любимой женщиной, молодой женщиной, которая вот-вот родит тебе ребенка.
Это было странно, но Ирина не стала в эту странность вдумываться. Она только сделала шаг в сторону и встала за дверью – так, чтобы, открыв дверь, Катя ее не заметила. Ей надо было поговорить с мужем, ей надо было расстаться с ним по-человечески, и то, как складываются его отношения с новой женой, было уже неважно.
Скрипнул стул, прозвучали шаги. Катя открыла дверь, вышла из палаты. Ирина смотрела, как тяжело она идет по коридору, держа под мышкой тяжелую же цигейковую шубу. Воздушность этой светящейся девушки была словно придавлена, Ирина видела это и понимала, что придавлена она мужчиной, который много лет был ее мужем. Но ведь он никогда не был тяжелым человеком, как же такое могло получиться?