Павел Петрович скромно уселся напротив и молча склонил голову. В кабинете стояла тишина, потрескивали свечи. Лицо сенатора при их свете казалось желтым.
— Вы видели их? — спросил Куракин.
Павел Петрович признался:
— Да, я видел их, ваше сиятельство.
Сенатор нахмурился, глаза стали колючими.
— Сожалею весьма, что вы видели сих несчастных, — с холодным равнодушием продолжал он. — Однако они сами уничтожают всякое благорасположение к ним. Подумайте, среди них нет ни одного раскаявшегося в своих поступках! Вот только что у меня побывал бывший прапорщик Мозалевский, совсем еще молодой человек, лет двадцати. Видимо, природа не наделила его большой чувствительностью. Он из числа тех, кто не раскаялся и безразличен к своей участи…
Аносов терпеливо слушал, на лице его читалась скорбь, которую сенатор истолковал по-своему и сказал:
— Я напомнил ему о престарелых родителях и спросил, не чувствует ли он угрызения совести или страха, что они могут умереть от тоски. И что же? Он глубоко вздохнул и сказал только: «Да, я, должно быть, убил их». Вот и все!
Кровь прилила к лицу Аносова, он поднялся и сказал смело:
— Нет, ваше сиятельство, они не безразличны к своей судьбе. Они любят свою отчизну, я сам видел, как, прощаясь на перевале с Россией, они взяли по горсти родной земли. Они безусловно честные люди!
Сенатор встал, сурово перебив Аносова:
— Простите, я отказываюсь понимать вас. Может быть, сказывается моя усталость, — он преувеличенно вежливо поклонился горному офицеру: — Желаю вам спокойной ночи…
Ранним утром декабристов угнали по скорбному сибирскому тракту. Сенатор Куракин тоже отбыл, не попрощавшись с хозяином домика. Аносов уселся за стол и, чтобы забыться, занялся вычерчиванием геологической карты. Через раскрытое окно виднелось серое небо. Павел Петрович работал с увлечением. Неслышно к окну подошел дед Евлашка и закашлялся. Аносов вздрогнул и поднял глаза.
— Ты что? — спросил он беспокойно старика.
— Угнали бедолаг! — сокрушенно прошептал дед. — И аспид уехал! Помолчав, Евлашка вдруг спросил: — А что, Петрович, будет ли польза от сего русскому народу? Я так думаю, непременно будет!
— Ты это о чем? — как бы не понимая его мысли, спросил Аносов.
— О том самом! — загадочно отозвался дед. — Ну, бывайте здоровы, работайте, а я поплетусь! — он вздохнул и побрел со двора.
Аносову всё еще мерещился звон кандалов, окрики конвойных.
«Будет, непременно будет польза! Каждое семя даст свой всход!» подумал он, и на сердце его немного полегчало…