Особенно задумался Павел Петрович над последним опытом. Вместе со Швецовым они получили королек в тридцать два золотника и отковали из него нож. По вытравке он оказался весьма хорошим хорасаном.
В этот вечер Аносов долго ходил из угла в угол.
«Игра не стоит свеч! — огорченно думал он. — Что из того, что последний способ заманчив; он весьма убыточен. А между тем требуется при этом высокое качество руд и графита… Надо оставить затею!»
Всю ночь он страдал от дум. Ворочался, лежал с открытыми глазами, пока не занялось утро; на рассвете отправился в цех. С темными кругами под глазами он подошел к горнам. Швецов уже возился с тиглями.
— Вернемся к опытам с графитом! — решительно сказал Аносов. — У нас остался только один путь!
— Долог, долог этот путь! — опечаленно покачал головой литейщик. Однако, Петрович, зашли мы далеко, и возвращаться нам теперь поздно.
Снова потянулись месяцы. Татьяна Васильевна всё ждала радости, но муж целиком ушел в свои дела. Казалось, всю жизнь заволокло густым, тяжелым туманом. Когда же просвет?
…Он, наконец, наступил.
Стоял ясный погожий день. Над Златоустом голубело небо, солнце заливало золотыми потоками горы.
Аносов стоял у распахнутой двери, и теплый ветер ласкал его лицо. Позади на каменном полу стыл только что выплавленный металл. Еще одно разочарование или удача? Быстрыми шагами Аносов подошел к слитку и не поверил своим глазам: на поверхности сплава струились знакомые продолговатые узоры булата!
Немедленно сковали из него шпажный клинок. Его закалили, обточили, подвергли испытанию. В цех набилось множество народа. Все взволнованно следили за действиями старого мастера. Швецов согнул клинок под прямым углом и отпустил. Легко пружиня, издавая чистый высокий тон, булат быстро выпрямился. Сын литейщика, ловкий и сильный Павел, взял добрую английскую саблю и стал рубить подставленный клинок. Удары были могучие, высекались тонкие искры, но когда осмотрели златоустовский клинок, на нем не нашли зазубрин. Бросили над ним газовую ткань: едва коснувшись лезвия, она распалась на двое.
— Ещё не всё! — волнуясь, сказал Швецов.
Он зажал клинок в особый станок и на конце его повесил тяжелую гирю, — булат не сломился. Освобожденный от тяжести, клинок принял прежнее положение.
Тайны булата не стало!
Аносов с любовью взял в руку шпагу.
— Вот теперь, наконец, вижу, что мы создали свой, русский булат. Это и есть, без сомнения, предел совершенства в упругости, которая в стали не встречается!