— Ты только подумай, — гневно рассказывал Аносов: — Я час сидел и смотрел, что она делает. Эта ленивица придумывала всякие поводы, чтобы только не сгребать снег. Все ее помыслы были направлены только на одно как бы не сделать лишнего движения. Как это можно? Нет, милая, я так не могу! Наш человек работает, как песню поет. Легче и приятнее работать, чем так паразитствовать. Убрать, убрать ее…
Расстроенный Павел Петрович ушел на завод, и только в литейной, где все работали в полную меру, он успокоился. Приятен был вид литейщика Швецова, когда после напряженного труда он блаженно утирал со лба обильный пот и говорил размягченным голосом:
— Эх, и похлопотал всласть, — от души, от сердца!..
В других цехах было иное: мастера работали по-разному, выполняя «уроки». Русские работали во всю силу, а для иноземцев нормы были занижены.
Раньше Аносов проходил мимо несправедливости, стиснув зубы. Став начальником, он ото всех требовал добросовестной работы.
Павел Петрович долго сидел над урочным положением, проверял его в цехах, и, наконец, оно вошло в силу.
Русские мастера ковали по девять-десять саперных клинков в смену, а норма в «урок» составляла восемь клинков. Труд спорился в их крепких руках! Золингенцы отставали от русских.
— Нельзя нас сравнивать с мужиком, — кричали они. — Мы не привыкли так! Будем жаловаться. Русский мужик есть грубый человек, а мы есть люди высокого мастерства!
Иноземцы, действительно, принесли Аносову жалобу. Павел Петрович с огорчением прочел заявление золингенцев о том, что немыслимо отковывать восемь клинков в день. Чего только не приводили они в свое оправдание: и сталь негодная, и уголь мокрый, грязный, и браковщики строгие, и фабрика от такой нормы пострадает.
Аносов решил не уступать. Он сел писать ответ золингенцам, когда в кабинет вошел старый кузнец.
— Ну как, тяжело? — озабоченно спросил его Павел Петрович.
— Не легко, но как же иначе? — удивленно сказал тот. — У нас молвится: на полатях лежать, так и ломтя не видать! Лень мужика не кормит. Труд, Петрович, благостен! Бездельное железо ржа ест! Так ли?
— Твоя правда, — согласился Аносов и забросил словцо: — А что если, скажем, установить для иноземца один урок, а для русских иной? Ну, скажем, поболе?
Инженер попал в больное место. Кузнец развел руками и сказал резонно;
— Невдомек что-то, Петрович. Зачем русского работника обижать? Давай так: что миру, то и бабину сыну.
— Опять твоя правда! — снова согласился Аносов, и оба они довольно засмеялись.
Павел Петрович сел к столу и твердым, четким почерком написал золингенцам ответ: