В юрте было дымно, убого и грязно. Литейщик заткнул нос.
— Дикий человек живет здесь! — брезгливо сказал он.
— У них просто несчастье: из-за гололедицы падают кони! — сказал Аносов и показал на склоненную фигуру истощенного старика: — Смотрите на несчастного: он голоден.
— Бачка, бачка! — забормотал башкир. — Погиб всё. Это злой зима. Что будем делать? — по смуглым скуластым щекам его текли слёзы. Он не утирал их и, схватившись за голову, горестно раскачивался. — Ай-ай, весь народ плохо. Умирать будем…
Тяжело было смотреть на хилого старика. Аносов вынул серебряный рубль и протянул кочевнику.
Башкир прижал к сердцу руку.
— Спасибо, большой спасибо. Не надо, — отказался он. — Дай кусок хлеба!
Павел Петрович вернулся к своему возку, вынул весь запас и отнес в юрту.
— Что вы делаете, господин шихтмейстер! — старался удержать его Петер Каймер, но горный офицер отдал подарок башкиру. Тот поднялся и схватил руку Аносова, стремясь поцеловать ее.
— Нет, этого не надо! — отступая, сказал юноша…
Они вышли из кибитки, сопровождаемые башкиром.
Снова потянулись блестевшие наледью степи.
— Вы поступил плёхо! — недовольно сказал Каймер. — У вас теперь нет продукт!
— Теперь недалеко, доеду? — отмахнулся Аносов и глубоко зарылся в возок.
Прошло два дня, горы совсем приблизились, и начался подъем. Впереди громоздились под самые облака вершины Таганая, Иеремеля и других величавых гор. Снежные их шапки сливались с белесым небом.
Всё выше и выше подъем, всё величественнее грозные горные хребты. Казалось, огромные океанские волны вдруг окаменели, преграждая путешественникам дорогу. На безлесных шиханах курилась поземка. Жгучим морозным дыханием встречал Каменный Пояс гостей. Аносов взглянул на скалистые крутизны, головокружительные пропасти, и сердце его сжалось. Неприветливо встречали дремучие горы, но всё же он поднял голову, улыбнулся и, сняв шапку, сказал уверенно:
— Здравствуй, Урал-батюшка! Здравствуй, русская земля!
Вдали, сквозь сизую дымку, в долине показались каменные строения и на скупом зимнем солнце блеснули купола церкви. Ямщик показал кнутовищем вперед и облегченно сказал:
— А вон, батюшка, и Златоуст виден!..