— Именем мировой революции! — произнесла Розалия Залкинд и первая выпустила несколько пуль в лежачих больных. Начали палить и остальные.
— Всех вытащить и сбросить в общую яму, — приказала она обслуживающему персоналу. — Если к утру мой приказ не будет выполнен, все вы будете расстреляны. — А вы, ребята, упражняйтесь! — давала команду Розалия Залкинд своим головорезам-помощникам. — Есть в Симферополе детские сады, детские приюты? Провести санобработку в детских приютах и детских садах. Это дети буржуазии, им не должно быть места в стране советов.
Сначала пострадали дети и взрослое мужское население.
— А почему обходят женщин? Я вас спрашиваю, почему? Мосиондз, расстрелять майора НКВД Цветкова, который щадил женщин, буржуазных женщин. Постройте роту и на глазах у всех расстреляйте. Он щадит женщин. А у нас равноправие: если расстреливают мужчину, надо расстрелять и женщину. Я обещала вождю мировой революции Ленину… Ленин мой бог, мой духовный наставник. Я думаю, и все мы должны думать, как сделать так, чтоб Ильич остался нами доволен.
— А может повесить Цветкова вниз головой?
— Разрешаю, — сказала Землячка, скаля зубы. — Только голову сначала отрубить, но от туловища не отделять, пусть болтается.
Майор Цветков был зверски изуродован, потом ему отрубили голову, а затем повесили на глазах у бывших товарищей. Так закалялись головорезы, которые в будущем никого не жалели, никому не сочувствовали, никого не щадили.
— Сегодня охота на женщин желательно с маленькими детьми. Вам должно нравиться, когда дети плачут, ползая по трупам матерей. Эта мелодия лучше любой симфонии Бетховена. Вперед бойцы мировой революции!
— Детей тоже будем уничтожать? — спросил один боец.
— Пуль жалко, дети сами подохнут. А завтра… будем вешать, экономить патроны. Вешать на уличных фонарях, на памятниках, на придорожных деревьях, — патетически наставляла Землячка. Революция не знает жалости.
— И евреев тоже, — вынес себе приговор один солдат.
— Что? что ты сказал? Кругом! Еще раз кругом!
Она уже держала маузер наготове и сделала два выстрела в живот жертве.
— Мосиондз! повесить на фонарный столб, сейчас же. В форме, пусть знают все: пощады не может быть никому, даже работникам НКВД.
— Но он еще жив, вон корчится весь.
— Давайте, я ему отрежу то, что болтается у него между ног. Снимите с него брюки.
Свою работу Залкинд выполнила за пять минут. Когда ему запихивала половые органы в рот, он уже был мертв.
— Повесить на столб, — приказала Демон.
За две недели было зверски убито свыше ста тысяч крымчан. Горы трупов свозились на окраины, их плохо закапывали в землю. Почерневшие трупы как бы вырастали из земли, представляя собой дикую картину. Среди них были и живые. Они выползали, ползком добирались до домов, где еще горел свет, и просили помощи. Но те, кто пока оставался жив, прятались за закрытыми дверями при выключенном свете и не могли оказать помощь кому бы то ни было.