Несмотря на то, что на океане было совершенно тихо, парус и днем и ночью шили как матросы, так и кочегары. Ограниченное количество парусных иголок с удовольствием стали пополнять машинисты, выделывая их кузнечным и слесарным способом.
Плотник с парой матросов из небольших кусков бревен стачивал и мастерил гафель, а машинисты укрепляли его железными кольцами, болтами и шипами.
— Даешь муссон! Даешь муссон! — выкрикивал иногда кто-нибудь из кочегаров или матросов, усердно орудуя иголкою над парусом.
В летнюю пору муссон дует от экватора в сторону берегов Азии. Мы находились как раз в поясе пресловутой экваториальной тишины, и поэтому муссон был здесь явлением не обязательным. Но нет ведь явлений без исключений. Мы в нашем положении верили и надеялись, что когда-нибудь начнет все-таки «шевелить» хотя бы слабый ветерок, и что ветерок этот вынесет нас понемногу в область настоящего муссона, а муссон уже, рано или поздно, вынесет к тем линиям, по которым почти ежедневно ходят суда.
Мы радовались сооружению паруса, как дети, и когда на третий день перед обедом парус был, наконец, подвешен к гафелю, веселью нашему не было границ.
Огромный парус висел пока под гафелем, как тряпка, но нас это ничуть не смущало. Ведь вечно океан без ветра быть не может.
После почти незаметно промелькнувших веселых и радостных дней сооружения паруса наступили постепенно однообразно долгие и томительные дни непривычного безделья.
До отвращения к самому себе тяготила пустота казавшихся очень длинными дней и ночей.
Раньше в обычное ходовое время всегда и почти каждому казалось, что он недосыпал, теперь же спать уже не хотелось, хотя казалось, что он спит теперь даже меньше, чем раньше.
Заметно надвигался табачный голод. Почти у всех курящих запасы табака, папирос или сигар рассчитаны были приблизительно до Порт-Саида. Из-за непредвиденной остановки надо было во что бы то ни стало утоньшать, укорачивать папироски и удлинять периоды между куреньем. Курящие злились, шутили над собой и товарищами и почти ежедневно занимались вымериванием своих запасов и арифметическими вычислениями, на сколько времени при известном потреблении хватит каждому курева.
Пробовали искать подходящие для примеси в табак суррогаты, но при всей изобретательности курящих на судне таких, кроме чая, не оказалось. Чай, после недолгих опытов, для примеси в табак оказался негодным, так как вызывал сильное сердцебиение.
Невольно и с наслаждением многие вспоминали при этом детские годы в деревне, когда можно было к украденному у отца табаку подмешивать тертый лист сухого подсолнуха, конопли и даже сухого конского навоза, напоминающего по внешности легкий табак.