Рассохин огляделся.
— Со мной был и недавно ушёл. Ментов за версту чует.
— Связал бы!
— Он вроде заложника остался.
— А если журналистка не вернётся? Тут хоть было с кого спросить!
— Он молчун — не спросишь. Как немой — только кивает. ..
— Ничего, у нас бы разговорчивым стал, — пригрозил Гохман. — Мы бы его, как в гестапо... Что же происходит, Станислав Иванович? У тебя из-под носа уводят... журналистку... Уводят неизвестно куда... А ты мужика этого отпускаешь и сидишь на берегу? Что-то я тебя не понимаю. При всём моём уважении... Ты опытный зрелый человек. К тому же нечто подобное в твоей жизни случалось. Теперь опять похитили?
— Лиза ушла, когда я разговаривал с Галицыным! — возмутился Стас, услышав в словах участкового некую подозрительность. — Она бы и на моих глазах могла уйти! Потому что своенравная, как её мамаша! Христофор знает, куда увели!
Участковый это будто бы принял к сведению, но подозрений в голосе не снял и своего ментовского взора не погасил.
— Ну а полковник где?
— В лагере у амазонок.
Тот посмотрел на другой берег.
— Тоже сам остался? Просто беда с этими... добровольцами!
Рассохин молча достал расписку Галицына. Гохман превратился в немца или оконченного криминалиста. Изучил текст, бумажку и даже почерки сличил с запиской Лизы!
И это возмутило Стаса окончательно, нервы сдали.
— Ты что хочешь сказать? — прорычал он. — Ты на что намекаешь?!
— Да не волнуйся так, Станислав Иванович! — Будто бы добродушно воскликнул сын пленного фашиста. — Там Кошкин с профессором достали, здесь — ты. Какие вы нервные, господа учёные! И что же делать станем?
— Я буду ждать! Почему-то верю им.
— Кому — им? Кто заманил твою... журналистку? И увёл?
— Я молчунам верю. То есть погорельцам.
— Ого! — ухмыльнулся Гохман. — С каких это пор?
— Они меня спасли от смерти.
— И Христофору этому веришь? А он из молчунов, только говорливый. Знаешь, он ведь подтвердил, что ты застрелил отроковицу, которую они прежде у тебя украли.
— Всё правильно, Христя видел, присутствовал...
Участковый огляделся как-то беспомощно и разочарованно.
— Станислав Иванович... Ты что, не понимаешь? Ты же себе срок подписываешь. Кошкин — мужик вечно холостой и потому зловредный. Он хоть баб и терпеть не может, но принципиальный. Грозится дело возбудить по вновь открывшимся обстоятельствам. На убийство срока давности нет, а свидетель теперь есть. Да ладно Кошкин! Тут другие силы вмешались, московские.
Стас мрачно хмыкнул, послушал ласточкин щебет.
— Опять встанет проблема — трупа нет.
— Будет тебе и труп, — пообещал Гохман. — Христофор место захоронения укажет. Сдаёт тебя с потрохами, а ты веришь.